Анна Дубчак - Тарантелла, или Танцы с пауками

Семья Толика жила в пригороде Ялты, в своем доме. Прочитав письмо от сына, они встретили Наталию как родную. Она объяснила им, что приехала всего на один день, чтобы встретиться с Фридой.

— Фридой? Да она же совсем плоха…

Старуха Фрида жила прямо на берегу моря в большом доме, некогда добротном, но теперь покосившемся и дряхлом, как и сама хозяйка.

Наталия пришла к ней не с пустыми руками — принесла продуктов, теплое одеяло и бутылку коньяку.

Грузная женщина с крупным лицом, изборожденным глубокими морщинами, встретила ее немигающим взглядом умных и очень живых глаз.

— У меня случилось несчастье. Я приехала к вам издалека. Фрида, помогите мне… Позвольте переписать арию… Вчера убили мою подругу… Следующая на очереди — я…

Селезнев встретил ее, как и обещал, с фотоаппаратом.

— Как Соня отнеслась к твоему визиту? — поинтересовалась Наталия.

— Она скучает по тебе.

— Она покормила тебя? — Они уже сели в машину и теперь мчались через весь город в Вязовку.

— Еще как! Я так понял, что она готовит все только для тебя. Твое имя не сходит с ее, так сказать, уст.

— Да брось ты, это она Сапрыкина кормит за мой счет… — рассмеялась Наталия.

— Ну что Фрида, дала тебе записать арию?

— Дала. Правда, пришлось с ней распить целую бутылку коньяку. Она почти не ходит, за ней ухаживает племянница. Но старуха умнейшая и интереснейшая… Жаль, что мне пришлось так рано уехать. Кстати, в той сумке, которую ты сейчас поставил в багажник, финики и инжир от твоих родителей. Они меня так хорошо встретили, спасибо тебе…

А что у вас нового?

— Аржанухина схватили.

— Ну и что он?

— Ничего, пьяный…

— А где Логинов? До сих пор в Вязовке?

— Если честно, то я даже и не видел его.

Вроде бы он был сначала у Самсонова в управлении, а потом куда-то исчез…

— Это он меня ищет по всему городу. Ну и пусть себе… В следующий раз будет думать, что говорить. Да, пока не забыла, сейчас заедем в райцентр, мне надо посмотреть материалы дела по убийству медсестры Ошерова и, кажется, Надежды Орешиной и шофера Аверьянова.

А потом навестим одну женщину… Толя, и еще: я хотела тебя спросить, неужели ты так и не понял, что сотворил с тобой и с твоим другом этот мальчик? Ведь ты уже взрослый мужчина… Неужели так и не понял?

— А что говорит Фрида?

— А ничего… Просто дала мне кассету (у нее их целая полка), да и все.

— Значит, колдовство…

Она промолчала.

Логинов ждал ее в вязовском доме.

— Где ты была? — спросил он, встречая ее на пороге.

— Логинов, придумай что-нибудь новенькое вместо этого «где ты была». Прямо скороговорка какая-то. Ты разве забыл, что я с тобой поссорилась? Так вот, напоминаю.

— Приехали родители Люси… Они сейчас в райцентре.

— Понятно… Теперь этот дом, наверное, будет их. Какое горе… А что с результатами вскрытия?

— В крови Люси обнаружен неизвестный яд, но в очень незначительном количестве. Кровь отправили в город, может, даже и в Москву. Надо же выяснить, что это за яд.

— Если у них осталась кровь, взятая у Любы, то и ее надо будет тоже пустить по тому же пути. Я просто уверена, что эти танцы вызваны наличием в крови этого вещества…

Наталия разделась и заперлась в ванной.

«Как же много всего произошло за эти несколько дней! И это называется деревенский отдых на свежем воздухе?»

Горячая вода немного успокоила ее. Она закрыла глаза и попыталась немного подремать.

Но Логинов все же постучался.

— Если ты мне не откроешь, я уеду в город.

Насовсем. Я мужик и не хочу, чтобы со мной так обращались, ты меня поняла?

Она тотчас открыла дверь.

— Ты мужик? — спросила она, разглядывая его так, словно видела перед собой первый раз. — Ну тогда раздевайся, посмотрим…

Как ни велико было искушение рассказать Логинову о своей поездке в Ялту, она все же промолчала. И расстроилась одновременно, потому что хотела бы видеть в Игоре доверенного ей и преданного человека.

После обеда, который как раз совпал с ужином, Наталия уединилась в дальней комнате с фотоаппаратом. Промучившись с механизмом, который должен был обеспечить автоматическую съемку, она вышла раздраженная к Логинову:

— Сейчас я попрошу тебя об одном одолжении… Только не смейся, пожалуйста. Минут через десять после того, как я начну играть, войди резко в комнату и сделай подряд несколько снимков. Ты все понял?

— Не то слово. Сейчас, только часы возьму.

Она снова вернулась в комнату, села за пианино и стала играть заношенный до дыр домажорный этюд Черни.

Как она и предполагала, снова зазвучал женский голос, наложенный на голос старика-француза… «Этот способ требует большего терпения. Вот более быстрый прием. Я запасаюсь живыми шмелями и кладу одного из них в небольшую склянку с достаточно широким горлышком, чтобы накрыть отверстие норки, и опрокидываю ее над норкой. Шмель — сначала летает и жужжит в своей стеклянной тюрьме; потом, заметив норку, похожую на его собственную, не долго колеблясь, влетает туда. С ним случается беда: когда он спускается вниз, паук поднимается; встреча происходит в вертикальном ходе. Через несколько минут до слуха моего доходит предсмертная песня шмеля. Потом наступает тишина. Тогда я снимаю склянку и щипчиками с длинными концами вытаскиваю из норки шмеля, но мертвого, неподвижного, с повисшим хоботком. Только что свершилась ужасная драма».

Она бросила играть. Все пропало. Ни разу еще видения не были столь статичны и неинтересны. Прямо-таки школьная лекция по зоологии.

Голова немного кружилась.

Она вышла из комнаты. Логинов протянул ей фотоаппарат.

— Вот, готово дело.

— Ты делал снимки? А я ничего не слышала. Кстати, когда ты открыл дверь, ты не видел никакого старика в широкополой шляпе?

— Нет, я видел лишь тебя, играющую, честно говоря, какую-то чепуху.

— Это не чепуха, — с достоинством возразила Наталия, — а знаменитый до-мажорный этюд Черни, от которого тошнит абсолютно всех музыкантов мира. Так-то вот… Кстати, ты не знаешь, здесь есть где-нибудь фотоателье или что-нибудь в этом роде?

Фотоателье она нашла в Малой Вязовке, а для этого ей пришлось перейти мост. Мужеподобная женщина-фотограф, скорее всего гермафродит, вынула пленку, проявила ее и напечатала несколько снимков. Наталия, увидев их, была поражена. Изображение старика было настолько же четким, насколько и снимок ее головы. Словно две прекрасно сделанные фотографии, а точнее, пленки, налагались друг на дружку, но ни одно изображение при этом не потеряло своего качества.

— Какой-то монтаж, — сказала как бы между прочим женщина-фотограф и закурила.

— Да, это и есть монтаж. Спасибо, сколько я вам должна?