Пенелопа Дуглас - Курок

Прильнув лбом к моему лбу, Уинтер провела пальцами по моим рукам.

– Снег идет, – прошептала она.

– Откуда ты знаешь?

Мы не выходили на улицу. Девушка не могла его почувствовать.

– Я слышу. Прислушайся.

Мы замерли и затихли. Закрыв глаза, я пытался увидеть мир так, как видела она. Вздохнув, я ощутил прохладу воздуха, однако мои уши не улавливали никаких звуков помимо звенящей тишины.

Вдруг я что-то заметил.

– Шорох по стеклу, – произнес я.

Уинтер кивнула с улыбкой.

– Люблю этот звук. Мир как будто спит.

Похоже на то, учитывая укрывшее все вокруг снежное одеяло.

Удивительно, на протяжении всей моей жизни вода имела свойство приглушать шум окружающего мира. В той или иной форме я искал ее, прятался за ней.

Глянув в окно за плечом Уинтер, я увидел падающий снег. Он украшал воздух. Благодаря его движению земля словно оживала среди безмолвного спокойствия. Все казалось более красивым и умиротворенным под этой пеленой.

Уинтер всегда понимала эту мою потребность. Она тоже это чувствовала.

Даже в детстве она знала.

Я сижу в фонтане, вода стекает из верхней чаши, скрывая меня от нее.

Палец болит, из пореза, который я сделал шипом розы, пока бежал по лабиринту, капает кровь, но я не издаю ни звука, не дышу.

Она ищет меня, а мне хочется, чтобы меня все оставили в покое. Подбородок дрожит. Просто оставь меня в покое.

Пожалуйста.

– Привет, милая, – говорит мать, столкнувшись с маленькой девочкой. – Тебе весело?

Закрыв глаза, я представляю, будто нахожусь далеко отсюда. В пещере. Или на море. Где угодно, лишь бы не здесь. Я потираю маленькие порезы на запястье – я нанес их вчера, пытаясь проверить, хватит ли мне духу это сделать.

Может, и не сделаю. А может, сделаю. Если смогу, мне не придется жить здесь с ними. Все будет кончено.

– Ты не видела моего сына? – спрашивает она. Я поднимаю веки. Слезы и мокрые волосы застилают глаза. – Он любит вечеринки. Я не хочу, чтобы он все пропустил.

Не люблю вечеринки. Мое колено безудержно трясется. Ничего не люблю.

– Нет, – отвечает девочка.

Но я вижу, что она смотрит на меня сквозь воду. Я с ужасом жду, когда она скажет матери, где я.

Не надо, пожалуйста.

Мать наконец-то уходит, а девочка приближается к фонтану, оглядывается, проверяя, не наблюдает ли кто за ней.

Она произносит мое имя:

– Дэймон?

Пусть тоже уходит. Мне все равно. Я хочу остаться один.

– С тобой все в порядке?

Твою мать, уйди. Не хочу разговаривать. Все равно ничего хорошего не скажу, и мне не хочется отвечать на вопросы. Просто уйди.

– Почему ты тут сидишь? – Девочка всматривается в потоки воды. Я дрожу. Холод пронизывает мою одежду. – Можно мне тоже войти?

Я замечаю, что она в пачке. Вся в белом. Ее волосы собраны в аккуратный маленький пучок. Девочка младше меня, явно одна из учениц матери. Уинтер, по-моему? Она бывала у нас раньше. Мы с ее сестрой учимся в одном классе.

– Я иногда вижу тебя в соборе, – говорит она. – Ты ни разу не вкушал хлеб, да? Когда весь ряд отправляется на причастие, ты остаешься сидеть на скамье. Совсем один.

Няня водит меня туда каждую неделю – родители заставляют посещать церковь, а сами не утруждаются.

Эта сука позволяет мне ругаться с ней из-за походов на службы. Они кажутся такими фальшивыми, как грим, которым женщины замазывают синяки, скрывая то, что с ними происходит. Это все притворство.

– У меня тоже скоро состоится первое причастие. То есть должно состояться. Сначала нужно исповедаться, а мне эта часть не нравится.

Уголки моих губ слегка дергаются, злость немного утихает.

Я тоже не люблю эту часть. Исповедь никогда не останавливает меня от повторения одних и тех же ошибок. Странно получать прощение за то, что я систематически поступаю плохо и не испытываю при этом сожаления.

– Хочешь, чтобы я ушла? – наконец, спрашивает Уинтер, не дождавшись ответа. – Я уйду, если ты этого хочешь.

Сидя здесь, я чувствую, как раздражение проходит. Я даже на мгновение забыл о боли в руке и о своих родителях.

– Просто мне не очень нравится в лабиринте, – объясняет она. – Моя глупая сестра все портит.

Думаю, я понимаю. Мне там тоже не очень нравится. Мы можем спрятаться.

Вместе.

Если девочка захочет.

– Я уйду, – говорит она и начинает разворачиваться.

Но я протягиваю руку сквозь воду, приглашая ее к себе.

Уинтер останавливается и поворачивается обратно. Ее взгляд озаряется. Не мешкая, она принимает мою ладонь и забирается в фонтан.

Вода расплескивается. Девочка резко вздыхает, попав под холодные струи. Хихикнув, она садится рядом со мной.

– Ого, как клево. – Уинтер оглядывается вокруг. Тень чаши падает на нас, вода льется со всех сторон.

– Что случилось с твоей рукой?

Опустив взгляд, я переворачиваю ладонь, смываю кровь и вытираю о свой пиджак.

– Больно? – спрашивает она.

Я по-прежнему не отвечаю. Но, да, немного больно.

– Папа научил меня классному трюку. Хочешь посмотреть?

Ее голос звучит так… расслабленно. Словно она не подозревает, какими ужасными бывают родители.

– Это поможет тебе избавиться от боли, – сообщает девочка. – Давай покажу.

Она берет мою руку. Сначала я пытаюсь вырваться, но затем останавливаюсь и перестаю сопротивляться.

Уинтер держит ее перед собой.

– Готов?

К чему?

Найдя порез на внутренней поверхности фаланги, она прикусывает мой палец с другой стороны. Достаточно сильно, чтобы растянуть кожу, но не проткнуть.

Встретившись со мной взглядом, Уинтер несколько секунд остается в том же положении и слегка увеличивает давление.

Только мне не больно. Совсем. Вообще-то, даже приятно, потому что надоедливая резь внезапно исчезает. Просто исчезает. Будто щелкнули выключателем.

Она размыкает зубы и радостно сообщает:

– Он сказал, если у тебя болит сразу в нескольких местах, то мозг может зарегистрировать только один вид боли. Обычно самый сильный. У меня как-то появился очень болезненный заусенец. Знаешь, что папа сделал? Укусил меня за палец. Было так странно, но сработало. Я перестала чувствовать боль от заусенца.

Лишь один вид боли. Значит, если что-то болит, ты можешь притупить ощущение, сделав еще больнее в другом месте?

Порез вновь начинает ныть, но уже не так сильно. Эффект от ее укуса все еще чувствуется.

Уинтер кусает меня еще раз и еще, пока боль полностью не проходит.

– Все в порядке? Тебе лучше?

Мне хочется улыбнуться. Думаю, я не сдерживаю слабую улыбку, кивая головой.

Удивительно. Интересно, а если бы порез был глубже, пришлось бы укусить сильнее? И обязательно ли кусать? Могу я сделать что-то другое, чтобы избавиться от боли?