Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

На этой контрольке вроде бы какая-то карусель, какие-то танцующие люди… мужчина и женщина. Наверное, Арман следил за ними для очередного дела. Это что, злодеи-преступники? Или просто нужен компромат для очередного бракоразводного процесса? Интересно посмотреть, жаль, что изображение такое мелкое, а у Катрин в последнее время глазки стали… Слабеть стали ее очаровательные глазки, что скрывать! Очки она ни за что не хочет носить, они ей не идут, придают какой-то глупый вид и, главное, жутко старят. Надо бы линзы вставить… Ага, а это что?

На письменном столе около компьютера лежит лупа. Да какая красивая, в бронзовой ажурной оправе! Лоран с ума бы от восторга сошел – он просто тащится от таких красивеньких старинных вещичек. Разве что спереть эту прелесть у Армана? Он спит, все равно ничего не заметит. А заметит, так небось подумает, что лупу унесла его любовница. Или уж не пачкаться мелким воровством, просто посмотреть – да и все?

Катрин поднесла лупу к контрольным отпечаткам – и чуть не выронила ее, так задрожала рука.

Да что это? Она бредит? Кто изображен на фотографиях? Нет, не может быть! Она не хотела верить глазам, но все же приходилось.

Катрин так яростно прикусила губу, что вскрикнула от боли.

С ненавистью посмотрела на мертвецки спящего Армана.

Проклятый алкоголик! Как не вовремя он вырубился! Больше он от нее ни гроша не получит, пока… пока не расскажет, что за разврат снимал. И подробней – про его участников. Наверное, есть и отпечатанные фотографии. Пленку бы найти!

Ну ладно. Здесь ей делать больше нечего – не сидеть же и не ждать, пока проспится этот паршивец!

Катрин снова пнула Армана. Тот перевалился во сне на другой бок, и она увидела на полу скомканный листок.

Осторожно взяла, развернула. Обрывок факсовой бумажной ленты. На нем что-то начеркано от руки такими же иероглифами, как на зеркале, а рядом приписано по-французски, тоже от руки, но четким почерком: «Que tu crиves, connard!» И еще: «Извини, приятель, но таков перевод! Твой Борис».

Катрин хихикнула. Кого, интересно, так разозлил Арман, что ему выразили столь прочувствованное пожелание? И не по поводу ли этого текста напился Арман? Значит, пожелание его огорчило, обидело, просто с ног сбило!

Почему? А что, если эти слова написала женщина, с которой он только что был? Та, высокая, которая бросала в мусорные контейнеры обрывки каких-то фотографий?

Катрин снова взяла лупу и вгляделась в отпечатки на контрольке. Она? Не она? Какая жалость, что Катрин так и не разглядела ее лица! По типу вроде бы она, хотя кто ее разберет…

Нужно отдать контрольки в фотоателье. В то же самое, в котором делал свои фотографии Арман, вот что! Вдруг там сохранились негативы?

Хотя вряд ли. Негативы обычно отдают заказчику вместе со сделанными отпечатками. Разве что найти какого-нибудь умельца, который и без негативов сможет сделать увеличенные фотографии с этих маленьких. Например, на компьютере. На хорошем компьютере, какие есть в любом дорогом, хорошем ателье!

Этим Катрин и займется. Причем немедленно!

Она спрятала в сумку контрольку и вышла, напоследок еще раз пнув Армана. Но он был в полной отключке и даже не шевельнулся.

Знакомый адрес. Знакомая дверь. Код 1469. Знакомый подъезд. Как ни странно, знакомая высокомерная толстуха в обтерханных мехах. Что она, дежурит в подъезде, что ли, эта старая графиня?

– Бонжур, мадам.

– Бонжур… Вы к кому, мадам?

В прошлый раз Фанни была названа милочкой, теперь ее статус повышен. И все равно – тебе-то какое дело, замшелое сиятельство?

– Пардон, мадам, я спешу.

Фанни вскочила в лифт – опять повезло, что он был внизу, – повернулась к зеркалу. Лицо бледное, измученное… резко постаревшее. Разумеется, постареешь тут! Не спала, выпила безумное количество кофе, в бистро сегодня суета небывалая, она устала до изнеможения, а главное – сердце болит. Так болит! Неужели отшумела, отзвенела ее весна? Неужели это и впрямь была ее последняя любовь? Была, была, была…

Фанни сглотнула комок. Не хватало еще и разрыдаться сейчас. И так смотреть на свое личико тошно! Небось, если бы Роман сейчас вернулся, он был не узнал Фанни в этой замученной старухе.

Нет, она еще не старуха. А что до Романа… Лишь бы он вернулся! Все остальное поправимо. И чтобы вернуть его, Фанни готова на все. И пойдет на все.

Лифт остановился. Знакомый коридор. Кажется, около вот этой двери она тогда подслушивала?

Фанни сунула в рот пастилку термоядерных «air-waves». Уходя из бистро, она выпила полстакана водки со льдом и лимоном – для храбрости. Сейчас в голове шумело, и море ей было по колено. Лучше, наверное, было бы выпить коньяку – он не так сильно на нее действовал, но Фанни нарочно выбрала русскую водку – чтобы хоть так оказаться поближе к Роману.

Да, это полная клиника…

Никакой такой близости к нему Фанни не ощутила, зато язык мог начать заплетаться в любую минуту. И нехорошо, если мать Романа почует, что от нее пахнет спиртным!

Не меньше минуты она тщательно разжевывала «air-waves», потом выплюнула резинку в носовой платочек, сунула его в карман и наконец-то решилась – постучала.

Звука шагов она не слышала – Эмма подошла к двери бесшумно. Фанни почему-то посмотрела на ее ноги – вместо туфель на ней были мягкие вельветовые тапочки, которые продаются в уличных арабских лавках по два евро за пару. Ну да, это привычка русских, они не могут дома ходить в той же обуви, в которой ходили по улице. Французы никогда не переобуваются, они надевают ночные туфли, только встав с постели, а Роман шастал в них по дому целыми днями, надевая красивые мокасины, купленные для него Фанни, только перед тем, как выйти из дому.

А ей что делать теперь? Разуваться тоже?

– Проходите, – приглашающе махнула Эмма.

Проходить особенно было некуда. Комнатка десять метров, две раскладные кровати, причем одна собрана, иначе вообще ступить было бы негде. Столик, уставленный посудой, прикрытый полотенцем. Плитка на две конфорки. Табурет и стул. Все.

Фанни жадно оглядывалась, как фанатка, попавшая в дом-музей своего кумира: вот здесь он сидел, здесь ел, здесь спал. Но в этой комнате совершенно не ощущалось присутствие Романа. Холодный, застоявшийся, пыльный дух. Вообще такое ощущение, что люди здесь не живут, а лишь иногда посещают это помещение.

Ну правильно: разве тут можно жить? Поэтому и кажется, будто комнатка нежилая.

Эмма села на кровать, указала Фанни на табурет:

– Извините, на стул лучше не садиться, у него ножки ненадежные. Он у нас просто так… для мебели.

Фанни хотела улыбнуться, чтобы показать, что оценила шутку, но не смогла: сил больше не было притворяться, и так целый день не просто держала себя в руках – стискивала!