Галина Романова - Ничего личного, кроме боли

Маша отвернулась. Смотреть на его лицо было противно. Бледные впалые щеки, маленький нос, тонкие губы. Бледно-голубые, почти бесцветные глаза. Природа как будто прошлась по этому лицу ластиком, стирая приметы. У него словно и не было лица.

«Мы искали бы его сто лет, — подумала она с горечью. — И не нашли бы».

— Эй! Что значит — подготовлю? — крикнула она ему в спину: он уже направлялся к машине.

Вернулся с двумя здоровенными сумками. В одной была еда. Вторую не открыл, отставил.

Расстелил одноразовую скатерть на траве. Предварительно потоптался, чтобы примять ромашки. Достал несколько пластиковых контейнеров. Вареная курица без кости. Вареные яйца без скорлупы. Помидоры, яблоки, хлеб.

Если собирается кормить, значит, сразу не убьет. Она почувствовала, что дико проголодалась. За последние сутки ничего, кроме постного крекера и минералки. Ах да, были еще кекс и кофе. Как будто в другой жизни.

— Если ты не против, я тебя покормлю. Даже если против, покормлю. — Хохотнул, подполз к ней и стал совать ей в рот курятину и хлеб.

Маша послушно откусывала, жевала. Она голодная, обездвиженная. Деморализована, сказал бы Кошкин. Сейчас важно копить силы. Главное — начать соображать и строить план побега. А если получится, в придачу и план, как обезвредить преступника.

— Умница. — Он дал ей попить и вытер рот салфеткой. — А теперь подготовка, детка. Ты уж прости.

Прощения этой сволочи не было.

Для начала он разукрасил ее, как матрешку. Натянул парик — длинные русые волосы, заворачивающиеся у щек колечками. Переодел. Раздел, мерзавец, до белья. Широкое трикотажное платье с завязками на талии, цвет прелой соломы.

— Ничего лучше не нашлось? — фыркнула Маша и брезгливо покосилась на подол. — Стилист из тебя так себе.

— Этот безликий наряд не привлечет к тебе внимания, дорогая. — Он обвел пальцами свое лицо. — Разве нет? Ты ведь долго искала меня, правда, детка? А я каждый день ходил мимо тебя, за тобой, рядом с тобой. Быть незаметным, детка, — это искусство. Так, а вот твой новый паспорт.

Он продемонстрировал ей паспорт с ее фотографией — в том самом парике, который теперь был на ней. Она успела только заметить, что теперь она не Мария Бессонова, а Наталья Грязнова. Возраст совпадал, дата рождения другая. Итак, по новым документам она родилась месяцем позже.

— Любишь играть с документами, да, Бородин? Копии с них снимаешь, потом кредиты пытаешься взять. Идиот ты, Клим! — Маша зло рассмеялась. — Нельзя же быть таким глупым. Копии недостаточно для получения кредита. Это тебе не…

— Я получил два кредита по копиям, дура, — вполне беззлобно отозвался он. Стал на коленях вплотную к ней и принялся подправлять что-то в макияже.

От него несло курицей и яйцами. На нижней тонкой губе осталась полоска помидорного сока. Его лицо было близко, совсем близко. Если с силой ударить сейчас лбом по носу, можно обездвижить его на какое-то время. Нож он убрал в боковой карман сумки. А дальше…

— Даже не думай, детка, — прошипел он ей в лицо и больно схватил за шею. — Я не восприимчив к боли, научился за долгие годы ее не чувствовать. Будь умницей, не ломай мои планы. Не заставляй меня закапывать тебя на этой ромашковой поляне. Хочешь двинуть меня лбом в переносицу? Это ничего не изменит.

— И не думала, — огрызнулась Маша и опустила глаза. Спросила, чтобы отвлечь: — Что, правда, получил кредит?

— Четыре штуки. Первый на триста тысяч рублей, второй меньше. А два последних были по-настоящему крупными. Их я получил по настоящим паспортам, которые наивные люди оставили мне на целый день. Такие же лохи, как ты. Я живу на проценты с депозитов, детка. А ты говоришь, идиот!

— Кто же тебя поймал за руку, Бородин? Ивлиев?

— Не-а. Он оказался пострадавшим. Поймала пигалица из банка, вроде тебя. Все улыбалась, трещала без умолку, а сама по-тихому слила информацию в службу безопасности. Меня прямо в банке и повязали. А Ивлиев… Этот оказался самым мерзким. Никто же из пострадавших не поднял шума. Даже те, на чьи имена я получил крупные суммы.

— Они пострадали еще до твоего разоблачения, так? Потому и шума не было.

— Типа того. — Он прищурился: — Догадливая ты, детка, за это и расплачиваешься. А Ивлиев твой… Он так разошелся — требовал меня в тюрьму посадить. Налицо, мол, крупная махинация. Следаки ему — что махинация не состоялась. Попытка мошенничества — да, но только попытка.

— Тебя судили?

— Нет. Все забрали заявления, один Ивлиев сопротивлялся. Уперся рогами, падла. — Скрипнули зубы, ее мучитель вскочил и заходил по поляне, жестикулируя. — Ему уже и следаки говорили, мол, отстань от парня.

— С чего это они так? — Маша хмыкнула. — Подкуп должностного лица при исполнении, угадала?

— Пришлось раскошелиться. А как иначе? — Глянул на нее с улыбкой, похвалил: — А ты молодец, на лету схватываешь. Вся в папашу своего.

Он запнулся. Долго молчал, глядя куда-то поверх берез, обступивших поляну. На впалых щеках ходили желваки, пальцы без конца сжимались и разжимались. Как будто разминались перед уроком правописания.

— Ты хотел отомстить Ивлиеву, поэтому отравил?

У нее затекла поясница, и она заворочалась, пытаясь подняться. Со связанными за спиной руками и перехваченными толстой веревкой щиколотками это было нелегко. Этот тип и не думал помогать. Стоял и рассеянно наблюдал за ее неуклюжими попытками.

— Ивлиева отравил, да, — вдруг кивнул он. — Следил за ним с тех пор, как меня поперли из охраны. Устроился в кабак, где он постоянно жрал, под твоим именем, кстати, устроился, детка. Все разузнал, расспросил насчет клиентов, все слабые стороны разведал. Их там, скажу тебе, детка…

Он весело присвистнул. Подошел к ней, заботливо принялся поправлять платье, парик. Прошелся указательными пальцами по ее щекам, растирая тональный крем. От него по-прежнему отвратительно пахло едой.

— Словом, твой Ивлиев ответил за то, что сотворил. Из-за него я стал изгоем. Меня же даже сторожем никуда не брали. Принципиальный, сволочь! — прошипел он ей прямо в лицо. И сразу захихикал: — Поиздевался я над ним, конечно, о-го-ого как. Сообщения ему слал с угрозами, намекал на нехорошую историю времен его молодости.

— Что за история?

— А я знаю! — Он тихо и противно рассмеялся. — У каждого своя история в прошлом, согласись? У всех свои скелеты в шкафу. Я тебе пишу сообщение, что знаю, что ты сделала в прошлом, так? А в каком прошлом, как давно? Мысли, мысли, хоровод мыслей. И паника! Твой Ивлиев занервничал, стал без конца оглядываться. Как параноик, честное слово! А я тем временем все подготовил, продумал. Убийство, детка, надо готовить тщательно.

— Отравленной была дыня?

Она должна была знать, просто для себя. Даже если не получится выжить и засадить это чудовище за решетку.