Галина Романова - Ничего личного, кроме боли

— Вернулся он, год уже как. В материном доме живет, вещи пропивает потихоньку. Я вот ему говорю неделю назад…

Договорить она не успела: закипел чайник. Выбралась из-за стола, двинулась в закуток рядом с раковиной. Быстро заварила чай и еще успела в процессе сообщить, что чай настоящий, с Цейлона, — подарок от благодарного пациента. Разодрала в клочья упаковку с коробки, вывалила конфеты в фарфоровую вазочку. Поставила на стол чашки, чайник, сахарницу, разлила кипяток.

— Будем, практикант. — Она шутливо чокнулась пузатым боком чашки о его чашку. — За встречу.

Он сделал глубокий глоток и зажмурился от удовольствия. Чай был восхитительным.

— Говорю же, настоящий, цейлонский. — Надя затолкала в рот сразу три конфеты и теперь бубнила с набитым ртом: — Неделю назад говорю ему, давай, мол, сойдемся, пока ты душу свою не пропил. Жена от него давно сбежала, еще когда он при деньгах был и оперировал. Закрутила, понимаешь, с молодым и удрала.

— А он что? Сходиться не намерен?

— Говорю ему: с голоду же подохнешь, если я не буду к тебе приезжать. А он морду воротит. А кому он нужен-то в таком положении? Ох, мужики, все-то вы себе цену набиваете. — Надя вытянула из вазочки еще две конфеты. Вдруг опомнилась: — Да что же я все о себе? Ты-то что здесь забыл, практикант? Зачем меня искал?

— Надя, у меня дело. — Он поставил чашку на блюдце, тоже посмотрел на пыльное окно. — Мне нужно выяснить фамилию той самой пациентки, которая тогда умерла на столе. Имя, адрес, информация о ее семье. Вдруг ты помнишь или сумеешь узнать? Любая информация, Надя. Я умею быть благодарным.

— Ой, умора! Посмотрите на него, люди добрые! — Надя сердито двинула коленом, задела шаткий стол. Чай из ее чашки расплескался. — Умеет он быть благодарным! Да мы с моим хирургом, практикант, ноги тебе должны целовать за то, что ты тогда для него сделал. Информацию ему подавай. Да вон она, информация, с двумя ножевыми проникающими в области груди и паха в девятой палате лежит.

У Новикова вытянулось лицо.

— Ты о ком?

— Так Гаврила Саврасых, муж той самой пациентки. Лежит у нас сейчас в девятой палате. Поступил вчера утром в тяжелом состоянии, еле вытащили. Подключен к приборам. Не мальчик уже, сам понимаешь. Под полтинник ему.

Тот, кого ему показывали на композиционном портрете, был намного моложе. Этому типу никак не может быть под полтинник. И фамилия другая. Клим Бородин — так его называла лейтенант Маша Бессонова.

— А что случилось? На него напали?

— Да кто ж его знает? — Надя с сожалением обнаружила, что в вазочке осталось всего три конфеты. — Нашла соседка. Утром вышла — дверь в его квартиру приоткрыта. Зашла, а он в луже крови. Кто-то слышал шум ночью, женский визг. Но кто же станет вмешиваться? Народ сейчас сам знаешь какой.

— Какой?

Он подумал, могла ли кричать мама, когда на нее напал убийца со шприцем. Могла. Но кто станет вмешиваться?

— Народ сейчас, практикант, равнодушный. Никто не станет рисковать собой ради алкаша проклятого. У него, говорят, после смерти жены редко какой день был трезвым. И сына запустил.

— У него сын?

— Вроде да, но я точно не знаю, практикант. Тебе бы с моим хирургом поговорить. Он после той трагедии полное досье на них собрал. Суда боялся, искал темные пятна в их биографии. Но ничего, кроме горя, не нашел. Это его собственные слова. Он тебе точно может что-то рассказать. А я почти ничего не знаю, кроме фамилии.

— А это возможно — с ним поговорить?

— А то. Это оперировать он теперь не может, говорить пока не разучился. Только вот успеть бы его поймать.

Надя пошарила в кармане халата, достала мобильник. Набрала номер. Ей ответили не сразу. По тому, как сдвинулись ее брови, Игорь понял, что дело дрянь.

Разговор с хирургом придется отложить, сообщила она через пару минут. Попросила номер телефона Игоря, пообещала набрать, как только в запойном графике мужчины ее мечты появится окно.

— Жди, практикант.

На этом и расстались.

Ужин с Иваном Степановичем, родственником хирурга, тоже не состоялся. Тот позвонил, принес извинения, сослался на какие-то дела. По всему выходило, что он застрял в этом городе.

Это не входило в его планы. Город ему не нравился. С пребыванием здесь были связаны неприятные воспоминания. Но и уехать просто так, не узнав о сыне Саврасых, он не мог.

Он должен найти его и все у него выяснить.

Нет, не так. Он должен найти его и сдать полиции как возможного подозреваемого.

Или так: он должен найти его и наказать самостоятельно. Только так он заглушит чувство вины за гибель матери.

Новиков рывком сел на кровати. Нашарил телефон на тумбочке, набрал Надежду.

— Он еще не готов к диалогу, — торжественно начала Надя и тут же грустно рассмеялась: — Попросту говоря, он в хлам, практикант.

— Я уже понял. Надя, а ты не могла бы найти адрес этого самого пострадавшего Саврасых? Очень нужно.

— Ага, — она помолчала, раздумывая. — А ты что затеял, практикант? Повиниться перед его сыном хочешь? Так гаденыш он, каких свет не видывал. И в наших краях его давно нет.

— Надюша, мне очень нужно.

— Ладно, жди звонка. Позвоню девочкам. Но ничего не обещаю, учти.

Он учел и прождал ее звонка почти до полуночи. Может, забыла. Или адрес не нашла. Или пропала охота ему помогать. Он почти смирился с мыслью, что завтра придется самому суетиться и пытаться разузнать, где живет этот Саврасых. Правда, он даже не имел понятия, с чего начать. Опыта в такого рода делах у него не было никакого.

Но Надя позвонила. Продиктовала адрес и попросила быть осторожнее.

— Не хватало еще тебя штопать, практикант. Не увлекайся там сильно. А то для кого я хирурга откапываю? Завтра к вечеру, обещаю, будет готов к диалогу.

Денис выше из здания аэропорта в самом скверном настроении. Рейс задержали на пять часов. Целых пять часов из отпущенных ему трех суток. Осталось шестьдесят семь часов. Нет, еще минус время полета, время на сон и еду. Но есть и спать нужно, иначе он просто не сможет соображать. А соображать ему здесь нужно за целый отдел.

— Вся надежда на тебя, Денис, — напутствовал его майор перед вылетом. — Если не найдем ее к понедельнику… Словом, сам понимаешь.

Вот недаром он с первой минуты, как Машка появилась в отделе, понял, что с ней что-то не так. Была у нее в глазах какая-то опасность. Он, правда, перегнул палку, когда подозревал ее черт знает в чем. Но ведь в главном не ошибся: что-то было не так. И вот это что-то всплыло. Подозреваемый в трех убийствах похищает ее среди бела дня и везет в неизвестном направлении. Почему ее? И почему именно ее он пытался подставить как убийцу Григорьева?

Они просмотрели все записи, которые Григорьев вынес с работы. На них были Маша и тот самый тип с их композиционного портрета. Шаг за шагом прошли по пути Григорьева. Да, подтвердили продавцы из торговых павильонов, был такой человек. Сидел весь день. Потом окликнул какого-то парня. Поговорили и разошлись. Парня все по тому же портрету опознали все.