Дарья Кузнецова - Модус вивенди

А я вдруг испытала нечто сродни ощущениям раскаленной сковородки, которую сунули под ледяную воду. Вся ярость, все почти не контролируемое бешенство от нескольких слов постороннего человека паром вышли на долгом выдохе.

– Осторожно, со львами такое тоже случается, – все с той же ленивой мягкостью пригрозила Ремезова.

– Зубы обломаешь, – спокойно возразил Измайлов. – Пошла вон, пока я не проверил приглашение, которого у тебя нет и не могло быть.

И она действительно ушла. Спокойно и с достоинством, будто не ее, графиню, сейчас выгнали вон, как побирушку. А я вдруг почувствовала себя не дома на Земле, среди людей, а где-то в совсем чужом и не самом лучшем мире.

– Пойдемте, Вета Аркадьевна, – с той же невозмутимостью, с какой только что грубо выставлял Ремезову, но гораздо мягче обратился ко мне мужчина, предлагая локоть. За который я уцепилась машинально – было ощущение, что без поддержки я просто упаду. В обморок или по меньшей мере просто на пол, потому что ноги откажутся держать.

– Что это было? – все-таки дрогнувшим голосом уточнила я.

– Вы имели неудовольствие лично познакомиться едва ли не с самой одиозной личностью Империи, Ваша Светлость, – пояснил он. – Не стоит так близко принимать ее слова, ее мнение и виденье мира. Графиня очень умна, но ее умение разбираться в людях ограничивается только способами получения от них выгоды.

– Но она… – попыталась возразить я, чувствуя, как в душе шевельнулись отголоски злости.

– Она может думать что захочет. Не стоит из-за этого переживать, злиться и нервничать. Я рад, что успел вовремя и ничего непоправимого не произошло.

– Вы так разговаривали с ней, – задумчиво проговорила я. – Как будто она…

– Я разговаривал с ней ровно так, как она того заслуживает. Я стараюсь разговаривать так со всеми людьми – по их заслугам, – опять перебил меня Измайлов. – Опережая ваш следующий и главный вопрос, касающийся ее слов об Игоре, вам лучше задать этот вопрос лично ему.

– Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…

– В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс – и никогда не перейдет ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдет, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как честь. Весьма смутно.

– А куда мы идем? – опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.

– Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас для конфиденциальной беседы, и я этим занимаюсь.

– Игорь? – тут же уточнила я.

– Не совсем, – чуть улыбнулся мужчина. – Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню и попросили меня спасти вас от общения с этой особой.

– А вы ее не недолюбливаете? – задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.

А о подоплеке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.

– К ней сложно относиться с симпатией, зная, что́ она из себя представляет, – пожал плечами Измайлов. – Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А ее бравада и самоуверенность, на мой взгляд, очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, – кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.

– Хорошего вечера, Лев Анатольевич, – ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.

– Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, – с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.

– Ваше Высочество, вы желали меня видеть? – с поклоном уточнила я.

– Не только видеть, но и говорить. Пойдемте, на ходу будет сподручнее, – мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевленным предметом. Тогда – сковородкой, теперь вот – эстафетной палочкой.

Но ирония – это было неплохо. Это значило, что я потихоньку прихожу в себя и скоро смогу обдумать и осознать последние события.

– Куда мы идем? – рискнула уточнить я.

– Тут недалеко, но мы пойдем длинным путем, чтобы успеть поговорить, – уклончиво ответил цесаревич. – Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крестной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить все на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня, никто не сможет разрешить основную вашу проблему.

– Увы, я не понимаю, о чем речь, – я качнула головой.

– Это было введение, – улыбнулся цесаревич. – Я хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, – видимо, мое шокированное молчание собеседник принял за недоверие и пустился в объяснения. – Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно тяжело.

– С ними тоже непросто, – не удержалась я от ироничной улыбки.

– Да, разумеется, но все-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он еще и…

Хорошо, что мой спутник успел среагировать и придержать меня, а то я рисковала, запнувшись при этих словах на ровном месте, растянуться на полу.

– Дядя? – ошарашенно переспросила я.

– Ой, простите, я совсем не то имел в виду, – обезоруживающе улыбнулся он. – Просто мое знакомство с Игорем Владимировичем состоялось, когда мне было всего пять лет. Он долгое время меня охранял, и я привык для краткости звать его именно так, а сейчас иногда забываюсь. Не пугайтесь, он мне не родственник. Я это знаю совершенно точно, потому что знаю, кто были его родители.

– А он знает?

– Знает, но это не имеет значения. Они были вполне достойные, но слабые люди, да к тому же давно умерли. Сейчас не об этом речь, а о том, что я искренне желаю ему добра. Он хороший человек, и мне будет грустно, если из-за подобной мелочи вы расстанетесь. Боюсь, это в самом деле убьет его, – качнул головой цесаревич. Я собралась успокоить его, что и сама не планировала ругаться с Ветровым из-за подобной мелочи и уж точно намеревалась поговорить, когда он возьмет себя в руки. Но решила не спешить с признаниями, а послушать, что еще найдет нужным сообщить цесаревич, и в итоге сказала совсем другое: