Анастасия Туманова - Венчание с бесприданницей

– Феоктиста, воля твоя, но это даже в рот взять уже нельзя! Теперь ведь только выкинуть! Отчего вы сами не съели?

– Как можно, батюшка?! – ужасалась старуха кухарка. – Это барское-то добро?! Да я всю жизнь вашему папыньке верой-правдой… И ни крошечки в рот не взяла! Тут у нас всё наперечёт и всё для вашей милости сохранено!

– Где ж оно сохранено-то? Право, лучше бы вы это ели! – с досадой говорил Никита. Он надеялся, что после осмотра этой тухлятины его оставят в покое, но не тут-то было. Вернувшийся от священника Кузьма лично отконвоировал барина в амбар и на скотный двор. Там воспоследовало долгое и сбивчивое перечисление засеянных десятин и мер ржи, ячменя и гороха, «снятых» в этом году с указанных десятин, болезней всех бурёнок, хромоты всех лошадей, куриный «вертун» и принятые меры по их излечению. У Закатова, которому ни разу за всю жизнь не приходилось вникать в такие чудовищные подробности, пошла кругом голова. Искренне он заинтересовался лишь лошадьми, но это были обычные рабочие сивки и савраски со сбитыми копытами и печальными мордами; впрочем, сытые и круглые. Казалось, хозяйство и впрямь вполне налажено.

Голова гудела, как колокол. Никита едва удерживал на лице заинтересованное выражение, слушая пространный рассказ Авдеича о случившемся летом коровьем море. Его спас оборванный белоголовый мальчишка, который кубарем вкатился на скотный двор и доложил о том, что «отец Никодим до барина приехали!». Обрадованный Никита пошёл встречать священника.

Отец Никодим прибыл на скрипучей тележке, запряжённой худым гнедым коньком. Он был в страшном волнении; это было заметно и по стиснутой в морщинистых руках войлочной шляпе, снятой задолго до появления Закатова, и по незастёгнутому на верхние пуговицы потрёпанному пальто, и по плохо расчёсанному пуху сбившейся набок бороды.

«Вот ведь наделал переполоху!..» – с досадой подумал Никита, шагая навстречу старику. Он подошёл под благословение отца Никодима, улыбнулся, говоря, что очень рад встрече, и стараясь, чтобы напряжённое, испуганное выражение исчезло из голубых старческих глаз.

– А уж мы-то как рады, Никита Владимирович! – Голос священника оказался неожиданно сильным и звонким. – Ведь не чаяли этакого счастия дождаться, а вот сподобил же Господь всеблагой!

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – скупо усмехнулся Закатов. – Надеюсь, хотя бы вы поможете мне разобраться в том, что здесь происходило. У станового я никаких вразумительных объяснений не добился. И поверьте, чуть ума не лишился, когда в собственную девичью зашёл! Какие-то средневековые орудия пытки по стенам… И все хором говорят, что так управляющая велела и они всему покорялись, как от дедов завещано! Чёрт знает что… простите… Прошу вас, проходите в дом!

Ужинать священник поначалу отказался, уверяя, что сыт. Но Никита настоял, уверив, что в случае отказа гостя он и сам не станет есть, и отец Никодим осторожно отдал должное и котлетам, и курнику. За окном уже сгустились осенние сумерки, начал накрапывать дождь. Никита, поглядывая на мокрые кусты под окном, нетерпеливо постукивал пальцами по скатерти. Едва дождавшись, когда подадут пироги и варенье, он прямо спросил:

– Отец Никодим, объясните наконец, что здесь творилось! Мне в голову не приходило, что Амалия Казимировна настолько… превысит свои полномочия! Если всё в имении было так худо, то отчего же люди не жаловались? Ведь оковы запрещены законом! И при отце никогда такого не было! У девок спины чёрные от битья! Да у меня попросту в опеку могли имение забрать, а я даже не знал ничего!

Старый священник молчал. Аккуратно съев варенье с ложечки, он положил её на край стола, зачем-то огладил бороду. Никита ждал, не сводя с него взгляда.

– Позвольте и вы, Никита Владимирович, задать вам вопрос, – наконец негромко сказал отец Никодим. – Вы уже знаете, сколько у вас беглых?

– Мне покойница полгода назад писала, что у меня восемнадцать душ в бегах числится, – неуверенно ответил Закатов. – Я, признаться, удивлялся, отчего так много. Амалия Казимировна писала, что это в связи с рекрутским набором…

– Сорок две, Никита Владимирыч, – тяжело вздохнув, поведал священник. – Сорок две беглых души у вас. И из них тринадцать – женских, так какой же тут рекрутский набор? Многонько это, не находите ли?

– Разумеется… – ошалело подтвердил Закатов. – Но… отчего же? И я ничего не знал… Веневицкая ещё писала, что случился мор, и шестнадцать человек померло взрослых. Она и фамилии перечисляла, и…

– Фамилии и я вам перечислить могу, – не спеша выговорил отец Никодим. – Братья Никишины… Аким Яковлев… Марфа Васильева, Семёновы – Анна да Фёдор… Всех перечислить могу. И мора никакого на них не было. Запороты насмерть, только и всего. Четыре девки из дворни повесились, Фадеева Наташа в пруду утопилась.

Священник перечислял погибших крепостных спокойным и доброжелательным голосом, но у Закатова по спине пополз холодный червь.

– Но… как же такое могло быть? А куда смотрело начальство? Ведь есть власти! Губернатор… Предводитель дворянства, наконец! Отчего не вмешались, не пресекли?!

– Несомненно, должны были пресечь, – вздохнул отец Никодим. – Да только… Забыли у нас про закон. Уж не решаюсь судить, отчего. Поначалу мужики жаловаться пробовали, посылали выборных в уезд… Но это ничем не кончилось. Выборных возвращали назад, и они только страдания претерпевали. Кое-кто и до смерти. После уж никто и не хотел жаловаться. Так что Амалия Казимировна здесь царствовала самодержавно. Доказательства вы и сами в вашей девичьей видели. Одна надежда – что вы теперь хоть что-то перемените и…

Скрипнула дверь, вошла худая темноволосая девка с новым самоваром. Когда она приблизилась, Никита увидел на её лице какие-то странные пятна.

– Как тебя зовут?

– Анфиса Кузьмина, отец-благодетель…

– А, так ты дочь моего Кузьмы? – вспомнил он. – Что у тебя с лицом?

Девка не ответила, но самовар в её руках закачался так, что она поспешила опустить его на стол. Закатов недоумевающе взглянул на священника. Тот ласково сказал:

– Анфиса, ты подойди ближе, не бойся. Барин твой хочет увидеть, как с тобой Амалия Казимировна обращалась.

Анфиса перепугалась так, что её исхудалое землистое лицо стало совершенно белым. Вцепившись в самовар, как в последнее спасение, она зашептала:

– И господь с вами… Ничего такого… Отродясь мы не жаловались, всем довольны были… Для нас воля барская сразу опосля господней, и…

Закатов понял, что придётся нажать, и встал из-за стола.

– Анфиса, хватит причитать! Я желаю видеть нанесённый мне госпожой Веневицкой ущерб! Немедленно показывай, что она с тобой делала! Всё, до конца!