Татьяна Устинова - Первое правило королевы

В последней, самой худой папке были бумаги. Серые, заскорузлые, скучные канцелярские бумаги. Медицинская справка. Свидетельство участкового. Свидетельство о смерти. Еще одно. Копия свидетельства о рождении. Больше ничего.

Инна заглянула под картонный клапан. Нет, больше ничего нет. Однако и этого было достаточно.

Она посидела немного, потом разложила справки вокруг себя на ковре и опять внимательно прочитала каждую.

«ЗГ». Захар Юшин. Почему все-таки Юшин, если псевдоним на "Г"?

Глеб Звоницкий, в кабинете которого осталась губернаторская дочь, и это она, Инна, своими руками отдала ему Катю, велела стеречь.

Геннадий Зосимов, муж, желающий получить квартиру.

Осип сказал, что водители толкуют о том, что дочь помешанная и что это она убила мать. Очень удобно.

– Бог троицу любит, – вслух сказала Инна. Ястребов негромко произнес за дверью:

– Принесли твой чай. – Как будто подслушивал! Инна проворно собрала с ковра справки и сунула их обратно в папку и крепко-крепко завязала, словно захлопнула ящик Пандоры.

– Инна?

Она поднялась и распахнула дверь.

– Ну что? Что там такого интересного?

Она прошла мимо него, чуть не задев грудью темный свитер, села на диван и налила чаю в изящную беленькую чашечку.

– Там черный, а это зеленый, – неловко сказал он, кивнув на столик. – На всякий случай. Я пока не понял, какой именно ты пьешь.

– Я пью кофе. Но у меня от него в животе дырка.

– А по-моему, нет, – вдруг сказал он. – По-моему, нет дырки.

Тут она, ясное дело, покраснела, как маленькая, и он, кажется, чуть-чуть успокоился.

Маленькими глотками она быстро выпила весь свой чай и налила еще – из другого чайника. Кто их разберет, то ли черный, то ли зеленый.

– Расскажешь?..

– Собственно, я за этим и приехала.

– Зачем? Рассказать? Она посмотрела в сторону.

– Ну да. Вряд ли на этой стадии я справлюсь… одна.

– Ну почему же? Ты все время прекрасно справляешься одна.

– Я понимаю, что ты не собираешься мне помогать, – отчеканила она, – но в данном случае я действую и в твоих интересах тоже.

– В моих?

– Да.

Он пожал плечами и взял со стола чашку. Ладонь была огромной и очень мужской, а чашка – хрупкой и женственной.

Ну и черт с ним! Черт с его руками, очками, глазами! Она сильная и храбрая, она не боится его, и ей очень нужно заставить его работать на себя.

– Мухин не стрелял себе в голову. Его убили.

– Это всем было известно сразу.

– Да. Но это никакое не политическое убийство. Ястребов подумал немного.

– Скорее всего нет. Он ни с кем не ссорился, в крупные игры не играл и вообще… ничего такого не делал. Самый обычный губернатор.

– Но обычных губернаторов не убивают выстрелом в висок в собственном кабинете! Как правило.

– А ты… знаешь, кто это мог сделать? Осторожнее, начал тревожно шептать инстинкт самосохранения, осторожнее, осторожнее! Что ты делаешь?!. Помалкивай, помалкивай, действуй только в своих интересах!..

– Нет, – сказала Инна решительно. – Я не знаю. То есть пока не знаю. То есть я знаю, кто его убил, но не знаю… что это за человек.

Ястребов опешил:

– Что это значит?

Инна глубоко вздохнула и с силой выдохнула:

– Его убил его собственный сын.

– Как?! Тот алкоголик! Как его… Дима? Вася?!

– Митя, – поправила Инна. – Он тут ни при чем.

– Инн, – с досадой сказал Ястребов. – У Мухина только один сын, этот самый Митя. Ни на что не годный алкоголик.

– У него есть еще один сын. Его родила Маша Мурзина, которая утопилась в Енисее двадцать семь лет назад.

– Ты бредишь, – констатировал Ястребов так, что Инна моментально поняла – он ей поверил. Поверил и теперь сопротивляется именно потому, что с ходу поверил. – Ты бредишь, да?

– Нет. Хочешь посмотреть справки?

– Какие справки?

– В той квартире я украла папки. В двух только газеты, а в одной справки.

Ястребов смотрел на нее в упор. Потом снял очки и опять стал смотреть. Сейчас в глазах у него было все, что угодно, но только не черная дыра без проблеска света, без эмоций, без всякого интереса.

– Подожди, – мягко сказал он, взял у нее из руки чашку, поставил на стол и сжал ее пальцы. Ей было больно – он сильно сжимал. – Я ничего не понял. В какой квартире? У кого украла? Ты что, ограбила квартиру?

– Да.

– Ты налетчик?

Тут она не выдержала, выдернула у него руку и растопыренными пальцами помахала у него перед носом.

– Я хочу, чтобы ты просто меня выслушал, Саша! Не перебивай меня, мне и так трудно! Неужели ты не понимаешь, черт тебя побери?!

– Саша, – пробормотал он, – Саша…

Она действовала на него, как сильный наркотик на человека, измученного нарзаном. Он смотрел на нее – и переставал соображать. То есть он совершенно отчетливо осознавал, как гаснут и замедляются в голове все нужные, умные, связные мысли, как искры от костра в темном небе, и остается только одно – огромное, бархатное, пугающее, повторяющееся раз за разом. А он, великовозрастный идиот, надеялся, что все кончилось там же, где и началось, на подмосковной дачке, куда он забрел по ошибке и где она печалилась о своем муже, которому пришла фантазия ее бросить!

Он изумился, когда она позвонила и сказала, что поднимется к нему в номер, и все время помнил, что она пришла «по делу», и старался контролировать себя, и все время втолковывал себе, что она по ту сторону реки Иордан, что им никогда не договориться, что у нее действительно что-то важное, раз она пришла к нему сама, – он даже представить себе не мог, что она может на такое решиться!…

Она назвала его по имени – и все.

Никто, кроме нее, так не называл его по имени. Как-то он ехал в машине по Москве, слушал песенку, в которой были как раз такие слова, рассеянно смотрел в окно и решительно не понимал, о чем именно они поют.

Вот она когда ему припомнилась, эта песенка.

Грош цена всем его потугам. Никто, кроме нее, так не называл его по имени.

Он не знал, как ему с этим быть.

То есть теоретически, как взрослый человек, как умудренный некоторым жизненным опытом мужчина, как стратег и тактик, – знал. Еще он знал, что Волга впадает в Каспийское море, – и ни одно из этих важных и нужных знаний не могло ему помочь.

И еще он не верил в то, что жизнь вдруг выкинула еще и эдакое коленце. Невозможно было придумать для романтической истории более неподходящего времени, более неподходящего места и более неподходящую женщину. Она слишком сложна, слишком умна, слишком красива, с ней слишком много забот, и именно она свалилась ему прямо в руки – тогда, на подмосковной дачке, и теперь с этим придется жить!

И как быть с этим, он не знал.

Инна искоса взглянула – вид у него был странный.

– Ты мне все-таки не веришь, да?