Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 3

Мишка кивнул без особого энтузиазма и ушел в детскую. Когда Ольга закрывала дверь на замок, громко заплакал Петька.

«Я не могу остаться», – повторила она себе в сотый раз.

В этот вечер Ольга чувствовала себя виноватой перед Ириной Петровной.

Взнос, вернее, пожертвование получилось совсем уж мизерным – до зарплаты еще неделя, а за сапфировые сережки ювелир предложил такие копейки, что Ольга решила подождать с их продажей.

Когда наставница провожала ее до ворот, Ольге пришла вдруг спасительная идея.

– Я подумала, Ирина… Знаешь, я подумала, что если продать мою квартиру…

– Ты всегда сможешь найти приют здесь! – с улыбкой перебила ее Ирина Петровна. – Всегда! И ты, и твои дети. Вместе с другими. Ведь ты не первая пришла к такому решению. Деньги от продажи квартиры существенно ускорят строительство. Я помогу тебе с этим. У нас есть связи. Это очень правильное решение.

– Я еще не до конца все продумала, – призналась Ольга.

Если они переедут сюда – как же школа? Отсюда по пробкам полдня добираться. Да и работа… Придется ее сменить, потому что тоже неблизко. Но хуже всего с няней. Дети обожают Анну Алексеевну, но она сюда не приедет ни за какие деньги, об этом и речи не может быть…

– Никто тебя не торопит. – Ирина Петровна подняла на Ольгу лучистые глаза и погладила по руке. – Что ты! Ты должна все взвесить. Думай… Но я рада за тебя. Это решение дает тебе возможность увидеть себя и людей по-новому, откроет тебе очередную грань в череде бесконечности граней человеческого духа. – Наставница открыла калитку. – Ну, до свидания, Оленька.

– До свидания, – задумчиво сказала та, направляясь к машине.

Без квартиры она проживет, а вот без сестер и братьев по духу…

Все. Решено.

Завтра она подыщет школу поближе. А Анне Алексеевне скажет, что если она не согласится приезжать сюда, то в ее услугах больше нет надобности.

Воодушевленная этим решением, Ольга села за руль и по заведенному правилу сразу же включила телефон. Он тотчас же затрезвонил – словно кто-то давно и упорно пытался до нее дозвониться.

– Слушаю, – равнодушно ответила Ольга, даже не посмотрев, кто звонит.

– Оль, ты только не волнуйся, – послышался голос Нади. – Тут Петька…

– Что?! Что с ним?! – закричала Ольга, понимая, что сейчас же умрет, если с Петькой что-то случилось.

– Он клей выпил.

– Надя! Он жив?! – Крик перешел в рыдания, рыдания в хрип, рвущийся из груди. – Надя…

– Тихо, тихо! Все в порядке! Ему сделали промывание, он уже спит, тут, в больнице, и завтра, если все будет нормально, сможешь его забрать.

Если все будет нормально… Слезы хлынули потоком из глаз. Господи, да гори он синим огнем, этот город чудес, этот божественный дух, братья и сестры…

Из-за них она опять оставила детей одних, из-за них чуть не погиб ее Петька…

– Господи! И как он клей умудрился найти?! – вздохнула на том конце Надька. – И зачем он у тебя в доме, целая бадья?

– Я… Я из него рельефы делала, – всхлипнула Ольга, чувствуя, как железная лапа дикого страха немного отпускает ее.

– Вот Петька твои рельефы и выпил!

…Из-за них – сестер и братьев по духу – она оставила этот клей на кухне, даже не задумываясь об опасности. Как же – нужно строить город чудес и становиться человекобогом! Какие там дети!..

– А где Мишка, Машка, Костя?! – срываясь на визг, закричала она.

– У меня, у меня дома, не волнуйся, – успокоила Надя. – Приезжай в больницу. Я жду.

Ольга не помнила, как домчалась.

Из памяти выпали пробки и светофоры.

В голове больно пульсировало только одно слово: «Дура, дура, дура»…

Она ворвалась в приемный покой, отпихнув опешившего охранника.

– Надя! Где он?!

Надька бросилась ей навстречу, извинилась перед охранником и провела Ольгу в палату интенсивной терапии.

Петька спал – бледный, почти одного цвета с простыней. В его тоненькой ручке торчала иголка от капельницы. Ольга бросилась перед ним на колени.

– Господи! Что я наделала! Господи! Меня судить надо, казнить! – прошептала она. – Как я могла! Бросить детей! Господи!

Надя погладила ее по голове.

– Все хорошо будет… Все хорошо. Ты только собрания свои эти брось.

На следующий день Петьку выписали, посоветовав ей повнимательней следить за ребенком.

Ольге хотелось на коленях ползать – перед врачами, перед детьми, перед Надькой. Такой вины на ней никогда не было.

Такой вины, такого греха…

Петьку она не спускала с рук. Прижимала так, что он кряхтел и канючил:

– Мама, больно…

Надя весь день не отходила от них ни на шаг, снова и снова пересказывая события вчерашнего дня.

– Понимаешь, Машка звонит, кричит в трубку: «Петька клей выпил!» Ну, я сначала даже вроде и не очень испугалась… В войну-то вон, говорят, клей ели! Это уж потом мне врачи объяснили. Клей-то тогда другой был! Казеиновый какой-то, а этот – на щелочи…

– Прости меня, Надь, – заплакала Ольга, выслушав эту историю раз десятый. – Прости! Я преступница…

– Не преувеличивай! – весело отмахнулась Надя. – Крышу у всех иногда сносит. Тем более после такого.

Вечером, едва Надя ушла, раздался звонок. Думая, что вернулась подружка, Ольга открыла дверь:

– Забыла что-то?

– Забыл, – поправила ее гора разноцветных коробок приятным мужским голосом. – У меня голова абсолютно дырявая.

Из-за коробок показалось улыбающееся лицо Алексея.

– Вот! Я не очень понимаю в детях, так что купил на все возрасты… Конструкторы, железные дороги, куклы и даже музыкальные инструменты. Да, и еще планшетники, куда ж без компьютера-то ребенку! Особенно этому! – Он подмигнул Петьке, которого Ольга прижимала к себе, и протянул ей штук сто белых лилий. – А это вам.

Ольга поставила Петьку и взяла лилии.

– Только не говорите, что я маньяк, – жалобно попросил Алексей. – У меня, между прочим, даже ученая степень есть.

– Значит, вы маньяк с ученой степенью, – улыбнулась Ольга.

– Мам, не выгоняй его, – попросил подбежавший Костик.

– Да, мам, нам все это очень нужно! – подтвердил Мишка, и они с Костиком начали затаскивать коробки в квартиру.

– Ура! – победно вскинул руки Алексей. – Во всяком случае, детям я симпатичен…

Депрессия душила ее третий день.

Железной хваткой брала за горло, за сердце, выворачивала душу.

С тех пор, как приехал Барышев, как посмотрел на нее невидящим взглядом, даже не поздоровавшись, Оксана места себе не находила.

Когда первый раз увидела его в «Стройкоме», обрадовалась – думала, не выдержал, примчался, чтобы в ноги упасть и попросить прощения. Но прошло три дня – он смотрел мимо, не здоровался и занимался только работой.

– Будь ты проклят, – шептала она, кусая до крови губы. – Будь ты проклят!

Рабочие дни в «Стройкоме» похожи были на пытку. Барышев не нуждался в ее услугах. Не нуждался в ее теле. И в ее магическом обаянии.