Марина Крамер - Три женских страха

Я вылетела из ванной, оттолкнула в сторону попавшегося на пути Семена и завизжала:

– Что с папой?! Что произошло с папой?!

Акела, закрыв за собой входную дверь, шагнул ко мне и схватил за плечи:

– Не ори. Надо было думать головой, прежде чем не являться ночевать! Во всех новостях только и разговоров что о банде скинхедов и о какой-то разборке возле морга! Кто-то видел там девушку на мотоцикле – прикинь, их много в городе?! И что должен был думать твой отец, когда ты не пришла, а твоя охрана не знала, куда ты делась?! И у морга они тебя видели, а потом потеряли, догоняя этих скинов недоделанных!

О, теперь понятно… Мои охранники, следовавшие по пятам на почтительном расстоянии и не вмешивавшиеся в ситуацию до того, пока она не стала совсем уж критической, как и было оговорено с папой, внезапно решили развлечься и погнались за убегавшими от морга скинами, подумав, что я в безопасности, раз рядом Семен. А потом, вернувшись, не обнаружили мотоцикла, зато нашли машину брата. Мотоцикл Семен загнал в подземный гараж своего жилого комплекса, куда входа посторонним просто не было – он осуществлялся только по специальной магнитной карте-ключу, потому-то его и не нашли. Свет мы не включали, и моя охрана решила, что со мной что-то случилось.

Папа от такого известия, понятное дело, взволновался. Только Акела догадался, что мне больше негде быть, как только у Семена, куда по какой-то причине не стали подниматься Гамаюн и Башка. Проводив папу в больницу в карете «Скорой помощи», Акела поехал сюда. И, разумеется, нашел меня.

– Если поторопишься, успеем доехать до больницы прежде, чем там сменятся врач и медсестра. Сможешь поговорить и узнать все, что захочешь.

Я начала лихорадочно собираться, бегала по квартире, бестолково натыкаясь на мебель и углы. Акела так и стоял в коридоре, никак не отреагировав на приглашение Семена пройти хотя бы в кухню.

– Думаю, тебе не стоит ехать с нами, – бросил он, заметив, что Семен тоже начал одеваться.

– Почему это? – с вызовом спросил брат, не понимая, очевидно, почему должен подчиняться этому странному человеку.

– А потому это, – насмешливо ответил Акела. – Потому, что хватит с меня явления вашего братца с его алкоголичкой-женой. Устроили там сцену у хладного трупа, выли вдвоем, как по покойнику. Поэтому со мной поедет только Александра – самая адекватная. Все, разговор окончен. Ты готова? – Это относилось уже ко мне, и я кивнула, застегивая последнюю «молнию» на куртке. – Отлично. Тогда поехали.

Взяв за руку, Акела властно увлек меня за собой, усадил в машину и завел двигатель. Я сжалась на заднем сиденье, думая о несправедливости жизни. Если бы не папин инфаркт – никогда, возможно, Акела не взял бы меня за руку, не прикоснулся и не посадил в свою машину. Вот ведь…

– Плакать будешь? – спросил он внезапно, не отрывая взгляда от темной дороги, освещаемой только лучами фар.

– Я никогда…

– Я так и понял. Терпеть не могу женские слезы.

– Вообще никогда не плачу! – с вызовом бросила я, выпрямляясь и принимая вызывающую позу. – Даже когда с байка сошла на полном ходу и весь бок ободрала до костей – и то не плакала!

– Вроде как Кнопка из стали? – понимающе хмыкнул Акела, припомнив отцовское прозвище, но глаз его, взгляд которого я поймала в зеркале заднего вида, улыбался.

– Заржаветь боюсь! – парировала я.

Он не стал больше препираться, замолчал, а я впервые захотела заплакать.

Папа был в сознании, лежал в теплой палате под присмотром медсестры. Меня впустили всего на пару минут, и то только потому, что Акела сунул в карман доктору зеленую бумажку. Я чувствовала себя страшно виноватой – ведь мне и в голову не пришло набрать номер, предупредить, что не приеду, останусь у Семки. Ничего бы не произошло…

– Явилась? – проговорил папа с трудом и попытался сесть, но медсестра мигом подскочила и защебетала:

– Осторожно, Ефим Иосифович, не нужно так резко… – и повернулась ко мне, бросив неприязненно: – Ближе подойди, что встала в дверях?

Я моментально вскипела – никто не позволял себе разговаривать со мной в подобном тоне.

– Где захотела – там и встала! И вообще – будьте добры покинуть палату, мне нужно с отцом наедине поговорить!

Тетка растерянно обернулась к папе, ожидая помощи или хотя бы того, что он осадит зарвавшееся чадо, но не тут-то было. Папа предпочитал, чтобы свои проблемы и какие-то мелкие неприятности я разруливала сама, а потому не вмешивался. Медсестре ничего не осталось, как выйти, кинув в мою сторону неприязненный взгляд. Только после того, как за ней закрылась дверь, я подошла к кровати и наклонилась, чтобы поцеловать отца.

– Пап, ну что ты так неаккуратно-то?

– Неаккуратно? А ты как – толково? Почему не позвонила, как от охраны улизнула? Что еще за новости?

Мне не хотелось посвящать отца во вчерашние события – разволнуется, ему станет хуже, зачем? Проще все признать, повиниться, скроить виноватую и смиренную физиономию – и папа простит. Собственно, так и произошло – стоило мне опустить голову, как отец взял мою руку и сжал:

– Ну-ну, Кнопка, что ты? Я жив, все в порядке. Скоро поправлюсь.

– Папа, прости меня, а? Действительно, не подумала, заболтались с Семкой, а потом поздно было уже ехать…

– Я понял. Но скажи… – Он пристально посмотрел мне в глаза, и душа моя устремилась в пятки – сейчас начнет задавать очень неудобные и опасные вопросы о морге и моем там присутствии… И моя основная задача – не проговориться. – Что ты делала у морга? – Вот! Началось!

– Я… там сквер хороший, хотела Семену показать финт один, а там скины эти…

Про скинов тоже следовало выложить сразу – потому что охранники их видели, а, значит, видели и то, как я махала цепью. Не буду усложнять свое и так весьма непростое положение.

– Скины, значит… А с чего вдруг они на тебя накинулись?

– Ну, пап! Ты еще чего спроси! – я изобразила праведный гнев. – Тому, кто поймет, что в головах у этих идиотов, дадут Нобелевку!

– Нобелевку, значит… – протянул папа, глядя куда-то за мою спину, и я резко повернулась.

В дверях стоял Акела. Белая накидка поверх кожаной куртки смотрелась неприлично, неуместно и здорово портила его такой брутальный вид.

– Все в порядке, я просто хотел сказать, что врач просил закругляться, – произнес он, и папа кивнул:

– Да, сейчас. Отвези ее домой, ладно?

– А мотоцикл?! – завопила я, сообразив, что меня сейчас под домашний арест посадят, а байк так и останется на приколе в Семкином гараже.

– Не кричи, – поморщился папа. – Мотоцикл твой никуда не денется, а у тебя и так дел полно. Готовься к экзаменам.

– Папа!

– Все, я сказал. Езжайте, я спать хочу, устал.

С этими словами он отвернулся и закрыл глаза, и мне ничего не осталось, как выйти из палаты и последовать за Акелой в больничный двор к его машине. От злости я готова была сойти с ума, разнести в щепки что угодно – да хоть вот этот заборчик, отделяющий мусорные баки. Сказано – сделано. Я со всей силы ударила ногой в доску, и та сломалась ровно посредине, хотя и осталась «в строю», придерживаемая поперечным брусом сзади. Акела фыркнул: