Галина Романова - Пока смерть не разлучит нас

– Ну! – обхватила коленки замком из пальцев Елена. – И где тебя душили, дорогой?

Дорогой покаянно потупился, чтобы всем сразу стало ясно: да, он проговорил все это время с секретаршей, которая давно питает к нему симпатию. Да, она угостила его чудеснейшим кофе и печеньем, которое будто бы сама приготовила. На самом-то деле Фомин видел такое печенье в супермаркете. Оно стояло на прилавке в красивой картонной коробке с целлофановым верхом, сквозь который виднелись шоколадные бока в ореховой обсыпке, и стоило неприлично дорого.

Вот этим печеньем и угощала его сейчас секретарша, нахально присвоив чужое кулинарное искусство. Не мог же он отказаться!..

– Дозвонился до Тамары? – спросил Грибов, стараясь не обижаться на Леньку, он же все понимал.

– Нет. Ее нет на месте. Она поехала куда-то. И я все ждал, пока она появится, чтобы позвонить еще раз.

На ходу выдумал причину своей задержки Ленька Фомин. Будто в их кабинете не такие же телефоны на столе стоят и ждать здесь нельзя.

– Номер давай сюда, – махнула ему Елена.

Фомин послушно протянул ей ярко-желтый листок для заметок, на котором его аккуратным почерком был выведен телефонный номер. Грибов успел перехватить его и тут же начал набирать.

– Алло! Тамара?

– Да, я – Тамара, слушаю вас, – отозвался вежливый и, почему-то ему показалось, тревожный женский голос. – Что вы хотели?

Грибов немедленно представился и тут же:

– Вы сегодня звонили Виктории Мальиной на работу.

– Да, звонила! – подхватила она теперь уже с не придуманной им тревогой. – Но ее нет!

– Ее нет. – И он для чего-то кивнул. – Почему вы встревожены?

– Понимаете… – начала Тамара. – Вчера вечером Виктория звонила мне…

Пока она говорила, Грибов менялся в лице несколько раз. Елена и Фомин наблюдали за ним, боясь не то что разговаривать, дышать в полную силу.

– Все! – опустил Грибов трубку.

– Что все?! – Фомин с начальницей подались вперед.

Тот не ответил, поднялся с места и на негнущихся ногах походил по кабинету. Потом поморщился, потрогал коленки.

– Что с ногами-то, не пойму.

– Что такое, Толя? – Елена сидела на месте Боброва с неестественно выпрямленной спиной.

– Да ноги что-то… – Он снова сморщил лицо и прохныкал: – Не чувствую ниже коленей, беда просто.

– Да все в порядке с твоими ногами! – вспылила она. – Что сказала тебе Тамара?

– Она сказала… Она сказала… – Он смотрел мимо нее, мимо Фомина, будто заново переосмысливал свой разговор с Тамарой. – Она сказала, что вчера вечером снабдила Викторию информацией о ее муже. Теперь вот жалеет об этом. Мало ли что, мол, там могло произойти.

– А точнее?

– Точнее? Она каким-то образом получила распечатку звонков с мобильного Синицына. И рассказала Виктории, что никаких звонков, кроме как своей жене, Виктор не совершал. Правда, Тамара добавила, что то ли ему несколько раз звонили, то ли он сам…

– Да кто, откуда, не томи! – поторопила его Елена, повысив голос.

– Бар «Кристина». Тамара сказала, что Виктор несколько раз говорил с кем-то, кто звонил ему из бара «Кристина».

– Думаешь, она туда вчера и поехала? – подсказал Фомин.

– А что еще можно подумать?! То каждый вечер дома сидела, а то… пропала куда-то.

Грибов вздохнул так, что Елена едва не прослезилась.

Как его пробрало-то, а! Уж и думать никто не думал, что этот человек влюбиться способен. А он вот взял и влюбился. И даже мысли допускать не хочет, что избранница его может быть самой заурядной… Нет, как раз наоборот, незаурядной преступницей. Все какие-то оправдания для нее ищет.

А что случилось-то? Да ничего такого, что заставило бы ее вот лично – начальницу этого небольшого отдела – начать думать по-другому. Она как держала эту Мальину на подозрении, так и продолжает держать.

Подумаешь, подруге она вчера позвонила и узнала о звонках своего покойного мужа! А почему именно вчера? Не потому ли, что накануне ночью был убит ее сосед и ей внезапно понадобился повод для исчезновения, чтобы избежать допроса. А этот звонок чем не повод? Узнала, поспешила в «Кристину», начала наводить справки и после этого самым невероятным образом исчезла. Логично? Логично. Жертва? Конечно, а кто же еще! Никому и в голову не придет разыскивать ее как преступницу. Она потерпевшая.

Только Елена Ивановна была почти уверена, что никто Викторию в баре «Кристина» не видел. И мужа ее не помнит, раз он, со слов погибшего Чаусова, почти никуда не отлучался. Дом – работа – дом. А Виктории, между прочим, как никому другому, было известно о том, что Виктор ее домосед и по барам не таскается.

Зачем она тогда туда поехала? Или не поехала?

Грибов рассвирепел, конечно, выслушав Елену Ивановну. Начал орать и бесноваться. И Зойку сразу ей припомнил. Она, мол, из вредности досаждает ему. И он все равно поедет в этот бар и попытается навести там справки. А точнее: он камня на камне не оставит, но узнает все. И еще он всех соседей Виктории заставит отвечать на его вопросы. И не дай бог кто-то не вспомнит: кто еще был свидетелем скандала трех мужчин, то есть Чаусова, Боброва и Сизых.

– А если окажется, что никто, тогда как? – Елена уже сидела за своим столом и сердито перелистывала бумаги. – Если окажется, что Чаусова выманила из машины Виктория, потом ее дружки оглушили его, сунули в багажник, вывезли за город и подожгли вместе с машиной?

– Зачем?! Зачем ей это?! – не выдержав, снова перешел на ор Грибов.

– А Сизых все это видел, – будто не слыша его, продолжила говорить Елена, склонившись над бумагами. – И стал шантажировать соседку, отчего и жизнью поплатился.

– Прекрати немедленно! – забыв о субординации, приказал Грибов.

– И вот когда и он оказался мертв, она поняла, что такая концентрация смертей вокруг нее весьма подозрительна и ей самое время исчезнуть.

– И что?!

– А ничего, – вот тут только она подняла на него глаза. – Она взяла и исчезла…

Гоша шел по улице, задумавшись, и почти не замечал, что шлепает аккурат по лужам. Вода в них была черной, и в ней, как в проруби, колыхалась ледяная каша. Засмотревшись на одну, самую глубокую, на углу «Кристины», и представив, как такая вот вязкая ледяная вода смыкается над головой и тянет на дно, он вздрогнул, поежился и неожиданно для себя оглянулся.

Надо же, впервые за всю его беспечную жизнь с ним такое. Никогда он не оглядывался, никогда никого и ничего не опасался. Не потому, что был дураком, а потому, что никому не желал и не делал зла и, по сути своей, был безобиден. Ему ничего нельзя было поручить, даже самого мелкого. Никто не воспринимал его всерьез, оттого-то, как он думал, ему ничто не угрожает.

– Если ты когда-нибудь и умрешь, Гоша, то только от глубокой старости, – вещали его мимолетные подружки. – От тебя, такого бесполезного человечка, даже несчастные случаи шарахаются… не нужен ты им…