Ширли Конран - Кружево-2

– Устраивал. Я работаю с галереей Анструтера в Нью-Йорке.

– Тогда, пожалуйста, организуйте выставку этих фотографий. Мы, конечно, оплатим все расходы. Наше посольство свяжется с вами, когда вы вернетесь в Нью-Йорк.

Очень тихо боковая дверь в комнате приоткрылась. Король обернулся. Два карих нервных глаза выглядывали из-за двери. Потом в комнату вошел двенадцатилетний мальчик. На нем была изящнейшим образом выполненная белая военная форма. Абдулла подумал, что его племяннику подобало бы входить в комнату, как входят принцы, а не проскальзывать, подобно слуге.

– Простите, что побеспокоил вас, дядя. Но я думал, что вы уже закончили. – Принц Хасан два часа простоял под дверью, раздираемый противоречивыми чувствами: любовью к дяде и страхом перед ним и его охраной. А кроме того, ужасом перед королевским троном, который ему предстояло наследовать.

– Не будешь ли ты добр открыть дверь, Циммер? Это, наверное, горничная с моим платьем. – Лили, как всегда, плескалась под душем. Циммер заглянул в ванную комнату. Он был режиссером всех лучших фильмов с участием Лили, в том числе и скандальной ленты «Кью», сделавшей из актрисы звезду международного класса.

– Когда ты будешь готова, дорогая, твоему взору представятся маленькие джунгли.

– Проверь только, не болтается ли там на дереве какой-нибудь маленький журналист?

Как только весть о ее разрыве с Симоном Пуаном стала достоянием публики, Лили вновь атаковала пресса.

«Слава Богу, – подумал Циммер, – что никому так и не удалось докопаться до истинной причины разрыва. Впрочем, это вообще удается крайне редко».

Лили прошла из ванной в роскошную гостиную, запахнувшись в белый купальный халат и обмотав вокруг мокрой головы золотистое махровое полотенце. Осторожно она приблизилась к великолепному, размерами напоминающему клумбу, букету орхидей. На шелковый шнур, скреплявший эти неестественно прекрасные цветы, был подвешен небольшой сверток.

Лили открыла крошечный футляр и извлекла оттуда алую коробочку для драгоценностей. А когда приподняла крышку, в лучах скудного ноябрьского солнца вдруг заиграли всеми цветами радуги изумительные, небесно-голубого цвета бриллиантовые серьги.

Растянувшийся на абрикосового цвета софе возле камина Циммер одобрительно прищелкнул языком.

– Это уже третье подношение за неделю. Теперь у тебя полный комплект – подарок, сделанный мадам Помпадур к ее тридцатилетию и проданный на аукционе в Монте-Карло месяц назад. Трудно упрекнуть Спироса в том, что он не старается.

– Заткнись, дорогой. – Лили послала щуплому маленькому человеку воздушный поцелуй и положила алую коробочку на кофейный столик. – Ты же знаешь, Спирос Старкос добивается меня только потому, что я была любовницей его брата. Я – еще одна часть старой империи, которую необходимо аннексировать. – Лили туже затянула белый кушак на талии. – И учти, Циммер, я не позволю тебе втянуть меня в очень престижный, но крайне неприятный для меня роман только для того, чтобы сделать твою будущую картину чуть более прибыльной.

– Однако немногие женщины могли бы отказать человеку, столь богатому и могущественному, как Спирос Старкос.

– Меня не волнует могущество и богатство. После Симона я хочу тишины и покоя. Я хочу, чтобы меня оставили одну. Неужели ты не понимаешь? – Лили присела на краешек софы и стала расчесывать непросохшие еще волосы. – Старкос – это всего лишь еще один мужчина, преследующий меня в угоду каким-то причудам собственного воображения. Для меня все равно – быть ли объектом преследований Старкоса, или какого-нибудь фотографа, или тех сумасшедших, которые пишут мне непристойные письма. Для них я не человек, а сказочная богиня секса. И важны только их собственные переживания по моему поводу. То, что чувствую я, никого не волнует.

– Спирос сразу узнал об отъезде Симона в Париж и начал атаки, чтобы кто-нибудь до него не захватил позиции.

– Именно так, Циммер. – Лили запустила пальцы в его светлые кудрявые волосы. – Я – заяц, которого травят. Я – добыча. Это кошмар моей жизни, расплата за успех.

– Но в общем и целом это очень лестно, Лили. – Циммер шутливо простер к ней руки в мольбе о благоразумии. – Ты тоскуешь по любви, Лили, в этом была и остается твоя проблема. Но ты не выносишь, когда в тебя «влюбляются» просто потому, что интеллектуально и духовно ты стоишь на несколько ином уровне, чем другие «богини секса». Ты не хочешь гипнотизировать мужчин и стремишься к нормальным человеческим отношениям вместо похоти, тебе необходимо душевное тепло, а не жар страсти.

– Вот именно. – Она откинула назад волосы. – Моя сексапильность, или как там это называется, не приносит самой мне ничего, кроме зла.

– Ну, зато со мной ты можешь не думать об этом, дорогая.

– Да, но даже ты не способен вообразить, насколько все это меня угнетает. Ты думаешь, я преувеличиваю, а я действительно иногда всерьез задумываюсь, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь полюбить просто меня саму, как любила Анжелина, а не околачиваться возле меня, загипнотизированным славой или в надежде извлечь из наших отношений какую-то выгоду. На свете так много любителей звезд, Циммер, которым важно затащить меня в постель, чтобы потом рассказывать направо и налево, как он переспал с Лили. Или таких, которые моим именем надеются сделать свои дела. Вот почему для меня так важно, чтобы у нас с матерью сложились нормальные отношения.

Заглянув в глубокие, темные глаза актрисы, Циммер подумал, что он бы, пожалуй, не бросил камень в того, кто не может устоять перед ее красотой.

– И именно поэтому ты отказываешься от нового фильма? Поэтому, вместо того чтобы заниматься карьерой, ты без дела шатаешься по Нью-Йорку, отвергая все роли, которые Свифти и я тебе предлагаем?

– Да. Именно поэтому.

– Я не хочу давить на тебя, Лили, но прошу – подумай еще раз. Мистингетт – исключительная роль. Это Мэрилин Монро двадцатых годов, весь Париж был влюблен в нее, а ее ноги стали предметом многих тостов, произносимых в Европе.

«И у тебя, Лили, едва ли не лучшие в мире ноги», – подумал Циммер, но вслух предпочел этого не говорить.

– «Лучшие ноги в шоу-бизнесе» станет самым грандиозным мюзиклом года. Шик! Блеск! Кордебалет! Девочки в перьях! И, по всей видимости, Ричард Джиэр даст согласие сыграть молодого Мориса Шевалье.

– Ты еще не начал снимать, а мне уже ясно, что в смету вы не уложитесь. – Она бросила бриллиантовые серьги обратно в коробочку и швырнула ее Циммеру.

– Куда их деть, в сейф? – поймав подарок Старкоса одной рукой, кротко спросил он.

– Да. Если у нас уже полный комплект, то я верну драгоценности Спиросу сегодня вечером.