Иван Карасёв - Кипение страстей сердечных

– Беды в том нет, сударыня, изрядной.

Вы скоро будете вещать по-русски складно,

Сомнений нет на этот счёт

– И года не пройдёт,

Тут не найти двух мнений,

Что после длительных борений

Освоите вы все словесности российской тайны.

Лишь не уснуть на розах важно.

[10]В чём проблема

[11]О, Создатель

[12]Она цветок

Достаточно желанья, родной язык утратить невозможно,

Коль сам того не возжелаешь неотложно.

Вовсе не то, что Родину утратить, в душе навеки схоронить.

– О да, как это тягостно, наверное, по Родине тужить,

От милых с детства пейзажей,

Лиц, обычаев и нравов в оторванности жить!

Я не могу представить даже!

– Да нелегко, как с вами я могу не согласиться.

Но только из того, что перечислить вы изволили, живы одни пейзажи.

Всё остальное, и люди, и селенья даже

В реку забвенья греческую, в Лету, канули. Нет лиц, обычаев и нравов,

Всё и Земля – одна сплошная рана.

Мари Фабьяна внемлет и вздыхает: «Несчастливец, как его жаль, у себя на Родине он был судьбою взыскан и партию достойную мог бы составить быстро. Ведь и красив, и статен, а как манерами опрятен! Ах, Боже, Мари, Мари, пора закрыть сей разговор! Пора, но трудно чувствам дать отпор!»

– Но ведь Париж стоѝт! Я б так хотела хоть разок, хоть издали воззреть на это чудо: Нотр-Дам, Лувр и Тюльери, Версаль! Как Дидерот сей город описал. Ведь вы, Фабьен, родились недалёко от парижских стен?

– Ваша правда, и визитировал сей город многажды, но нынче не желаю. С тех пор, как прачки и кухарки в Версаль пришли и королю указы диктовали, Париж уже не тот, он утонул в моей печали. Нет-нет, Парижа нет. Толпа сей город очернила. И королём верховодила! Когда король публично напялил на себя колпак простолюдина, терпенью нашему пришёл конец, оно иссякло как вода в оазисе пустынном. Тогда нам уяснилось, что злополучья Родины усугубились, она летела в бездну, и, не умедля, принялись мы готовиться к отъезду, но времени уж мало оставалось. И вот я тут, один, скитаюсь…

Мари молча разглядывала едва отличные черты лица Фабьена. Даже тьма способна не была сокрыть их буйное движенье и страстное души горенье. Фабьен пылал костром в ночи, томился он своей юдолью, страдал неугасимой болью. Горячность гостя Маша желала бы расстроить и женской силой успокоить. Провесть ладонью от бровей до подбородка, ощутить пробойную шершавость небритой день щетины, смирить огонь и жар сего мужчины, коснуться губ, горящих пылом фраз, прикрыть развеянными пальцами затянутые влажной поволокой очи, шепнуть им: «Тише, тише!». Но нету мочи, и молвила Мари чрез силу:

– Однако с тех времён сердитых прошло немало лет, В стране порядок воцарился, разве нет? И волю императора она диктует всему свету! Австрийская монархия роднёю стать прину̀ждена, и Пруссия унижена, в союзе быть она должна, что ж до нас, то я не знаю… Право слово, будь я француженкой, пусть принесла она мне множество потерь, гордилась бы своей страной теперь, пусть даже тиранией, как здесь горжусь своей Россией!

– Да, узурпатор успокоил быдло,

Его старанье зря не сгибло.

Приходят вести, будто им вполне довольны,

И даже многие изгнанники вернулись к жизни вольной.

Но есть один большой нюанс,

Ведь мой монарх – король Louis, roi de France 13 13 Людовик, король Франции !

Так император Александр тоже говорил,

– Фабьен почти кричал в немалой ажитации,

– Не ждал я от него сегодняшней реакции.

Когда, – Фабьен нечаянно поднялся

И от волненья закачался,

– Когда теперь у Александра, увы, иное мненье,

И, Боже, меня ведь тоже гложет червь сомненья!

– Да, нынче много перемен,

А жизнь всегда полна измен,

– Мари, не имев иных посредств закончить сей ненужный спор,

Спешила привести к финалу разговор,

– Но, право, заболтались мы до поздних пор,

И комары спокою не дают,

Махать на них – напрасный труд,

Настал их час, как токмо солнце село,

До Франции им нету никакого дела.

Уж темнота вокруг, не время нашим спорам,

Устали все, ложиться впору.

Спокойной ночи, добрый де Бомонт! – Мари протянула руку для прощального поцелуя.

Фабьен склонился над тонкой дланью в изысканном лобзаньи и, чудны̀м неведомым Марии свойством, лица её не покидая взором, коснулся лишь кончиков двух пальцев. Неловкость сотворилась под взглядом пылких глаз скитальца. Мари почуяла кипение вовнутри, там сердце восклицало: «Отопри!», как будто вырваться хотело, отринуть плен телесный. Однако смущения своего Мари сумела не предать в сём деле, лишь щёчек краешки приметно розовели. Как следовало истолковать сию манеру оказывать почтенье даме? Ведь так не лобызал никто ей рук устами. Иль показалось ей сие от вечной скуки? Она не знала этих штучек.

[13] Людовик, король Франции

– Да дни уже короче. Bonne nuit, Madame 14 14 Спокойной ночи, мадам! ! Спокойной ночи! – де Бомонт, ретируясь, как на плацу соделал поворот на каблуках, кровь застучала в Машиных висках.

«Он, право, впечатляет, и статурой, и манерами своими, и культурой, умением держать себя искусно да взором пристальным и купно грустным. Как повезёт его невесте! Да за такого любая бы пошла, коль воля бы родителев была. А я? – себя спросила Маша. – Я мужняя жена, прочь эти мысли, о сём я думать не должна. Но как мне жаль его, беднягу, так жёстко с ним судьба, как это… destin a decidé, хм… решила? Нет, где же слово, где? А, обошлась, как обошлась судьба! Ведь он mérite un autre sort! 15 15 заслуживает иной доли Их было две, светёлки для случайных визитёров, Окошки выходили на фасад, а промеж ими для видов деревенских аматёров – Высокая, стеклянная по верху, дверь, через неё в террасу проникали, Что верхнею именовали. Заслуживает он иной фавор! А тут судьба как приговор. В свои года он мог бы в гвардии служить, капитаном аль майором. В полковниках ходить он смог бы скоро. В Версале при самом дворе, командовать дворцовым караулом, иль строить батальон в каре, а он скот держит на хозяйственном дворе», – Мари вздохнула и направилась в покои.

Дом Михайло Семёновичем выстроен был, годов за тридцать до появленья в нём Фабьена. Тогда Кобылкин в отставку вышел по раненью, был обречён на мирное в глуши сиденье. В эпоху ту с подачи императрицы Катерины строить стали по античным образцам, российское барокко уж быстро затухало там. Помещик Кобылкин, бывая в столице, архитектурные новшества не оставлял без должного вниманья, придерживался в стиле он тогдашних мнений и воплощать старался их в именьи. Стеснённость скудных, однако, средств не позволяла развернуться, хоть отставной поручик и желал за модою тянуться. Лишь украшенные капителями колонны определяли, без сомненья, классические стили построенья. На них держалась крыша террасы перед входом, где любовалась Машенька заходом, а на крышу был выход делан с мезонину и ограждён решёткой от беды. Сотворились две террасы – нижняя и верхняя. И бо̀льших примечательностей оный барский дом чуриловский не числил. Первый этаж с широкой залой и задним флигельком-людской для слуг отличался одним пространством да и только, а небольшой второй посередине, со стеночкою тонкой, увенчан был зелёной треугольной крышей. Такой вот дом у барина чуриловского вышел.