Иван Карасёв - Кипение страстей сердечных

Там в мезонине Фабьен располагался на ночь в одной из гостевых. Их было две, светёлки для случайных визитёров, окошки выходили на фасад, а промеж ими для видов деревенских аматёров – высокая, стеклянная по верху, дверь, через неё в террасу проникали, что верхнею именовали. И вот, прошло уже немало часу Фабьен, уснуть не мог в ту ночь, смежить глаза было не в мочь. Лежал и размышлял, события не доставляли ведь покоя. Мысли ломились в голове изгоя.

[14]Спокойной ночи, мадам!

[15]заслуживает иной доли

Их было две, светёлки для случайных визитёров, окошки выходили на фасад, а промеж ими для видов деревенских аматёров – высокая, стеклянная по верху, дверь, через неё в террасу проникали, что верхнею именовали.

Франция, куда она подвиглась в этот год,

Всё дальше от него иль наоборот?

И долго ль ему изгнанником жить одиноким

Под небом не своим, далёким?

Иль думать о женитьбе в чужой ему отчизне?

По Франции тогда придётся справить тризну.

Пусть и в чужом краю, но хоть не одному влачить существованье,

Уже не молод он, не долго ли случилось ожиданье?

Пора, пора, но это сон.

Мечта. мечтал с открытыми глазами он.

И представлял себе жену, детей, свой дом.

Сказать легко жениться, но на ком?

Кто взор свой остановит на таком?

Он чужеземец здесь, в России,

И пары нет в периферии?

А посему … так долго ждать достойной доли!

Да и к тому же он католик!

Мещанку взять, придётся что ли?

А он мечтал не о такой. Закрыл глаза и вновь Мари увидел: её десницу нежную, головку милую под шапкой золотых волос и взор очей глубинных, что взволновать сумел бы всякого мужчину. Дыханье стало учащённым, он был Марией восхищённым. «Ах, мне бы как Мари, пусть без достатка, без дорогих камений, я сам прожить смогу без нужд и без лишений!» Фабьен поднялся с ложа, накинул на плечи халат и, дом уснувший не тревожа, прошёл на воздух, на террасу, на полночный хлад.

Дверь затворив, вдохнул глубоко грудью. «О запах летних трав после дождя, как он мне дом родной напоминает, который бунтари уничтожают! Его уже не будет никогда! – Фабьен печально глянул на луну, висевшую на небе одиноко, её затягивало тёмной поволокой. – Вот так и я, я тоже странник вечный, всегда один и без любви, toujours tout seul, voué à être seul à vie 16 16 Всегда совсем один, обречён быть всю жизнь один! !» Один, один, совсем один и здесь в хозяйском доме, уснувшем в сладостной истоме, замолкли птицы, исчезли комары и лишь кузнечики стрекочут до поры.

Мари, напротив, в тот летний вечер, не чета бурмистру, Морфею поддалась на удивление быстро. Она лишь на минутку заглянула в комнату ребёнка, головушку погладила тихонько. Дитя сопело сладко, лёжа на спине и улыбалося во сне. Мари вздохнула и в свою спальню повернула. Они с Михайло Семёновичем не делили ложе. Супруг не пожелал, ну и Мари, конечно, тоже. У себя она разоблачилась при помощи Дуняшки, перекрестилась быстренько на тёмный образок, чтоб в жизни добрый Бог помог, легла и тотчас Машеньку сморило.

[16]Всегда совсем один, обречён быть всю жизнь один!

Сон был глубокий и без сновидений, лишь под утро Мари приснилось, когда светило в небесах уже родилось да поменяло ярко-рыжий свой восходный цвет на жёлтый. Сперва был конь мухортый, он вёз её в коляске старой и потёртой. И свёз к мужчине, она не знала по какой причине. Ах, вот причина сна! В том усыпленьи она была одна с Фабьеном. Вдвоём они в огромном доме совершенно, и больше никого не представляла эта сцена. Сидели пили чай, Фабьен повествовал об чём-то ужасно несуразном, но удивительно прекрасном. Однако утром Маша и пары слов рассказа связать, как ни пыталась, не смогла, и самое виденье окружила мгла. Но ужас был не в этом, а в том, что лишь вдвоём в просторнейшем особняке они существовали. Ни слуг, ниже дворовых, ни мужа, ниже Мишеньки! Нет её нежной, сладкой вишенки! Его как будто бы украли! Вот так, но вскоре сон прервался. Фабьен ей руку целовал и взором целиком пронзить старался. Мари проснулась вся в поту холодном. «Ох, Боже, это сон! А Мишенька, где он?» Мари, нисколько не считаясь с тем, что она в ночной рубашке, то бишь одета не совсем, быстрой ланью рванулась в комнату сынка, довлел над нею сон пока. Но Миша улыбался и делал потягушки…

– Ну, здравствуй, Фабий! –

Кобылкин как родного двумя руками гостя сграбил.

Короткопалые ручищи объяли де Бомонта так,

Что хрустнули все косточки, хозяин не слабак.

– Ты уж прости меня, не встретил.

Да, годы, понимаешь, а я и не заметил.

Решил прилечь на часик, срок ведь малый,

Вздремнуть себе дозволил, а проснулся – уж светало!

Вот так-то вот, годов уж мне немало!

Ну так, рассказывай, – гремел Кобылкин

Без особой остановки,

– Любо мне знать чертовски,

Как рожь на Заовражном поле,

Им раньше был я недоволен,

А на Большом как уродилась,

А в Ша̀ховке благоволит ли божья милость?

По скольку с десятины хочешь взять?

Как станет на твои глаза, почём продать?

Да, слыхал ли ты,

Не упустил ли новость от вечной суеты?

Супостат твой ныне весь в азарте,

Не корсиканец кровожадный и не Буонапарте,

Наполеоном теперь его нам звать велят!

А мне, скажите, на кой ляд?

И следственно, не узурпатор,

А самый настоящий император!

А государь наш так и вовсе его братом нарекает.

Вот так-то, Фабий, перемена-то какая!

Твой враг теперь – наш друг!

– Выпалил речь хозяин. – Внезапно всё переменилось вдруг!

Фабьен свой взор отвёл и, изучая кончики сапог, ответил:

– Я живу в России, сударь, я здесь прибежище нашёл, сие я не забуду, и новой Родине моей благодарением обязан. Я русский подданный, хоть и с другой страной по крови связан. Как император наш велит, так означать Буонапарте буду! – Фабьен поднял главу и взгляд его столь пылок упал в лицо Кобылкина пунцовое от выпитых бутылок. – Урожай грядёт отменный, и будет жатва золотой, прекрасной, коли, Бог даст, не будет града и погода будет ясной. Лишь в Ша̀ховке немногим хуже, но мы и там работу сдюжим. Смею надеяться, что соберём пудов по пятьдесят, а может и боле удастся взять. Михайло Семёнович должен быть доволен, доставит выгоды большие нынче поле, и цены радуют, покамест рожь в Москве не падает.

– Да, новости что надо, давно я ждал сего расклада, но только б не побило градом. Ну что ж, свезём в Смоленск, а может и в Москву, там подороже выйдет. Хотя тут надобно предвидеть! – Кобылкин потёр свои большие руки. – Ну будет, что за новые докуки? Рассказывай теперь, какая там история со старостою приключилась. Всегда мужик ведь был исправный, в деревне сила, услужливый да верный мне подавно.