Людмила Богодухова - Паутина. Том 4. Волки

– Ничего с нами не будет. По крайней мере, мы будем живы, а значит остальное в наших руках. Лишь бы мы были вместе. Не серди Керима, а то он может нас разлучить.

– Хорошо, – согласилась Юлька. – Но я не могу сидеть без дела. Я здоровая и сильная, а без дела стану, словно, кукла.

– Ты, что хочешь, чтобы тебя заставляли доить кобылиц или коров?! А, может, ты хочешь вместе с пастухами пасти овец или объезжать диких скакунов?

– Ладно, смеяться и без твоих насмешек тошно, – сдалась Юлька, – хоть бы какие-либо книги были что ли. Наверно, попрошу Гульнару привести мне книгу, когда они поедут в город или пусть, попросит отца. Со скуки можно сойти с ума. Время тянется здесь очень медленно. Кажется, будто мы здесь живем всю свою жизнь, а то, что было с нами когда-то, это было в другой жизни, да и с нами ли?!

– Прошло четыре месяца, – задумчиво проговорила Олеся. – Мой Ромочка, наверно, уже женился на другой. Мы с ним в разлуке дольше, чем были женаты.

– Если он женился, то грош ему цена. Да и как на него надеяться, ты ведь совсем его не знаешь. У вас как-то слишком все быстро получилось. Сама-то любишь его? – Юлька внимательно смотрела на Олесю, стараясь понять ее чувства.

Олеся растерянно пожала плечами.

– Как ты говоришь, все было в той жизни. А в этой у меня есть только ты и мой ребенок. Сможем ли мы отсюда вырваться, не знаю и, почему-то не хочется думать, что с нами случится позже. Ведь никто не поверит, что мы четыре месяца сидим, ходим, едим, пьем чай, и нас никто не трогает, не издевается, не насилуют, даже не заставляют работать. Что же тогда, для чего мы здесь? Может, ждут выкупа? Но нас никто не фотографировал, и не заставляли требовать денег от родных. Ты что-нибудь понимаешь? Мне ничего не приходит в голову.

– Кроме одного, – начала Юлька и тут же замолчала.

– Говори! – потребовала Олеся.

– То, что пришло мне в голову, очень страшно и не хочется даже говорить.

– Начала говорить, говори. Я тоже должна знать, чего и кого мне опасаться.

– Хорошо, я скажу, но обещай мне, что не запаникуешь, не покажешь виду, что мы догадались! – Юлька понизила голос. – Им нужен твой ребенок. Поэтому они стараются тебя не расстраивать и во всем нам угождать.

– Конечно! Как я раньше это не почувствовала?! Теперь все стало на свои места, все объясняется и даже то, что они терпят твои попытки к бегству. Надо что-то придумать. Хотя, что здесь придумаешь? – Олеся замолчала, прислушиваясь к лаю собак. – Волки что ли? Собаки охрипли, на кого-то кидаются.

– Нет, это не волки. Кто-то подъезжает и не один. Едут шагом и еще далеко, поэтому плохо слышно стук копыт. Не люблю гостей здесь, в степи, – тревожно прислушиваясь, прошептала Юлька. – Перепьют и вновь полезут в наше жилище.

– Держи при себе ножи, которые я тебе дала. Научилась метать?

– Когда? Ты же видишь, одни мы почти не остаемся. Но кое-чему научилась, а кое- что еще не забылось с тех пор, как жила в лесу.

– В лесу было проще, – вздохнула Олеся. – В лесу зверь, хотя и зверя жалко бить. А вот на человека рука не поднимается, даже когда чувствуешь, что тебе грозит смертельная опасность. На ночь сними паранджу, чтобы была видна щека со шрамом, может, сработает, если заявится незваный гость.

– На пьяных ни что не подействует. Они на лицо не смотрят, у них глаза залиты, а рукам глаза не нужны лапать и насильничать. Если кто-либо полезет, я вспорю тому брюхо. Но это в крайнем случае, мне нельзя браться за оружие, я беременна. Для меня это может плохо кончиться или еще хуже, для моего ребенка. Слышишь? Зашевелились, это голос Керима, а другой – Назара. Всадники подъехали и сейчас начнутся приветствия, – комментировала Олеся.

– Тихо, сделаем вид, что спим. Прикрути фитиль в фонаре, но совсем не туши. Эх, где наши фонарики? Дикая степь, люди дикие, вернее, хотят показать себя такими. Вольному – воля, а нам – неволя.

Юлька и Олеся притихли, прислушиваясь к голосам.

– Тарабарщина какая-то, ничего не понять, – тихо прошептала Олеся. – За четыре месяца не выучить языка или я дура, или язык этот не для моего ума. Итальянский сносно выучила за два месяца.

– Тихо! – шикнула на нее Юлька. – Слышишь? Про кого-то говорят: кыз, кыз, это значит девочка. Еще про деньги, нет, не разобрать, говорят очень быстро.

– Не придется нам сегодня спать, пока эти гости здесь или спать по очереди.

– Это точно, – согласилась с Олесей Юлька.

– Слышишь? Махмуд ловит барана, всполошилось все стадо. Не каждому гостю режут барана, видно эти гости не простые.

– Просты или нет, нам от этого не легче. Закрою-ка я наше жилище на зимнюю дверь. – поднялась и пошла к двери Олеся.

– Эх, разве это дверь! В моем дупле, в лесу, дверь была железная и все равно медведь ее снял с петель. А здесь человек, он какую хочешь дверь откроет, а уж эту, как пить дать, тем более, что всем известно, как эти двери открываются.

– Все это так, но все равно спокойней, потому что просто так никто не ввалится. А уж если кто попытается проникнуть, то можно поднять крик и чем-нибудь огреть незваного гостя, – говорила Олеся, всовывая в петли по бокам двери и косяком тонкий, но прочный прут. – Вообще- то придумано хорошо, даже от ветра затишек. Но этот дом, как у поросенка, из хвороста, волка не удержит. Я имею ввиду переносный смысл.

– Ты, Олеся, говоришь, закричим, а кто прибежит на твой крик? Жена Керима или его мать? Да они нас в упор не замечают, будто нас нет вовсе. Видела, как кто из нас подходит к костру, они отворачиваются, чтобы не заговорить с нами. Я сколько раз пыталась с ними говорить, делают вид, что не понимают русский язык.

– Все они понимают, но, наверно, им приказали с нами не заговаривать.

Олеся убрала остатки ужина и присела рядом с Юлькой.

– Интересно, когда рожать жене Керима?

– У Фатимы, наверно, такой же срок, как и у тебя. По крайней мере, живот у вас почти одинаковый. Но она уже не так молода, как ты и, видно, это у нее не первые роды.

– Почему ты решила, что она уже рожала? – удивилась Олеся. – Мы уже здесь довольно долго, а детей, кроме Гульнарки, нет, и не появлялись.

– Это Гульнарка как-то ляпнула, что у тети Фатимы дети при рождении умирают, и всегда рождаются девочки.

– Вот оно что! Бедная женщина, я представляю, сколько горя она хлебнула, если это правда!

Олеся вздохнула, и некоторое время они сидели молча. Юлька с тоской вспоминала, что далеко-далеко, в деревне, остались ее дети. И хоть она знала, что они остались с бабушкой и прабабушкой, но душа все равно болела, и невыносимая тоска и отчаянье охватывали ее.

Как они с Олесей очутились здесь, в степи, среди этих людей? Кто они? Кочевники или на зиму уезжают в село? Какой город поблизости? Сколько раз задавали эти вопросы и Олеся, и Юлька своим похитителям, а ответа не получали. Даже эта глупая Гульнарка умеет обходить стороной, увиливать от ответов. Кто они по национальности? Казахи? Но девчонка совсем не похожа на казашку: темно-русые косы, открытый взгляд больших серых глаз, а лицо белое, с черными, как смоль, бровями. Вот и пойми ее, кто она по национальности. И ее отец больше похож на русского, чем на казаха, хоть и имя у него казахское – Назар. Какой он Назар, когда ему больше бы подошло имя Иван или Илья. Высокий, плечистый, точно русский богатырь, с такой же русой бородой и темно-русым волнистым чубом. Совсем другой склад у его братьев, они больше похожи на казахов или туркменов: низенькие, коренастые, с чуть кривоватыми ногами и, в раскосинку, темно-карими глазами. И жены одеты не так, как одеваются русские женщины.