Катерина Райдер - Исцели меня. Часть третья

– А ты чем займёшься?

– Раздобуду менее мохнатый завтрак, – усмехнулся Блэк.

И всё-таки Адам оценил шутку Дэ Шанеля… А что если это была вовсе не шутка?..

Пытаясь отогнать дурные мысли, я резко встала на ноги. Голова закружилась. Смена часовых поясов, климата и хронический недосып давали о себе знать. Адам прав – нужно поспать.

По парадной лестнице мы поднялись на второй этаж, попадая в просторный холл из которого вглубь уходило три коридора: чёрный, красный и белый. Блэк зачем-то взял меня за руку, торопливо свернув в светлое крыло, а когда мы дошли до конца, останавливаясь между дверей, расположенных друг напротив друга, строго сказал:

– Никогда не заходи в другие части особняка, особенно туда, где стены окрашены красным.

– Почему?

– Мы можем оказаться не единственными гостями Мишеля, – кажется, он хотел добавить что-то ещё, но передумал. – Просто пообещай не бродить здесь одна.

– Я могу за себя постоять.

– Кейт, это не шутки!

– Ладно-ладно, поняла, – раздражённо выдохнула я, капитулируя. – Какая комната моя?

– Любая.

Не задумываясь, я шагнула к двери справа, открыла её и заглянула внутрь. Спальня мало чем отличалась от той, где мы останавливались в прошлый раз: светлая, уютная, с большими окнами и потрясающим видом. В воздухе витал слабый цветочный аромат кондиционера для белья. На постели лежали стопка чистых полотенец, махровый халат и наши сумки.

– Твои вещи тоже здесь, – оповестила я.

– Заберу вечером, – отозвался Адам, уже на полпути к холлу. – Выспись, как следует, и не выходи из комнаты, пока не вернусь.

– Угу, – недовольно промычала я, заходя в спальню. Как же меня раздражали эти вечные недомолвки!

Предусмотрительно заперев дверь на ключ, торчащий в замочной скважине, я отправилась в душ. После переоделась в чистую одежду и завалилась на кровать. Если верить Блэку ночь обещала быть долгой, а я на взводе. В таком состоянии выдержать искромётный французский юмор не по силам даже лежащему на обочине камню. Но сон как назло не шёл. Впрочем, вскоре усталость всё же взяла вверх над мозгом, фанатично выдумывающим совершенно бредовые темы для размышлений, и я уснула.

После дневного сна обычно чувствуешь себя так, словно побывал в параллельной вселенной – открыв глаза, не понимаешь кто ты, где и в каком столетии.

Было ещё светло, но солнце клонилось к закату, поэтому молочного цвета комната охотно примерила на себя лёгкий оранжево-розовый тинт, сливаясь с пустынным пейзажем за окном.

Размяв затёкшую шею, я потянулась, не отнимая головы от подушки. Самочувствие улучшилось, даже появилось желание выпить чашечку кофе не пробуждения ради, а для удовольствия, – совершенно ничем не обоснованный, но такой приятный приток сил, побуждающий к новым свершениям.

Совсем немного понежившись в постели, но успев сполна насладиться давно забытым эмоциональным равновесием, я огляделась, – никаких следов присутствия Блэка. Его сумка стояла ровно там, где я её оставила, но ключа в замочной скважине не было, что вынудило меня окончательно проснуться и встать.

Дверь была не заперта. Я вышла в коридор, прислушиваясь. Стояла абсолютная тишина. Ничего удивительного, если вспомнить, кому принадлежал особняк. И всё же, помимо вампиров здесь обитало немало смертных. Так почему же складывалось ощущение, будто я брожу по огромному склепу на кладбище?

Сами собой ноги понесли меня вдоль ряда дверей в сторону холла. Я и не заметила, как оказалась на первом этаже перед входом в галерею, где проходил приём Мишеля три года назад. Массивные узорчатые двери, манили, поблёскивая позолотой. Я чувствовала, что должна оказаться по ту сторону, что меня там ждёт нечто важное, но инстинкт самосохранения до последнего противился этому, неизвестно откуда взявшемуся, стремлению.

Спустя некоторое время я всё же решилась: отворила створку, заворожённо глядя на залитое закатными лучами помещение, и проскользнула внутрь. Умиротворение, обволакивающее разум при пробуждении, вмиг улетучилось. Появились тревога, сомнения, сосущее под ложечкой беспокойство. Это место меня не пугало, но вызывало ощутимый дискомфорт. Десятки лиц, смотрящих с полотен, казались живыми. Они хмуро молчали, словно не одобряли моего присутствия, и придирчиво наблюдали за каждым шагом.

Разглядывая картины, я направилась к центру зала. Где-то на затворках сознания зазвучала нежная скрипка – мелодия, под которую мы когда-то танцевали с Мишелем. Взгляд скользнул по пространству, пытаясь возродить в памяти детали того вечера, но остановился на мольберте у окна. Оценить водружённую на пюпитр картину не представлялось возможным, так как поверх холста накинули белую простыню. Однако нижняя часть полотна выглядывала из-под ткани, это и привлекло моё внимание – шею модели украшал медальон «Лупус Дей».

Точно под гипнозом я засеменила к мольберту, протягивая к картине руку. Меня не заботила уместность собственных действий, тактичность и банальная человеческая вежливость, все, что я хотела знать – кто прячется за куском пыльной ткани. Но стоило пальцам коснуться бело-серой занавеси, позади раздался скрипучий голос дворецкого.

– Не стоит, мисс. Хозяин очень разозлится, если узнает, что кто-то видел неоконченный портрет.

Я обернулась, глядя на мужчину с нескрываемым возмущением. И откуда он взялся, подкрался точно привидение. Следит за мной?

– Так это картина Мишеля?

– Да. Месье Дэ Шанель весьма сентиментален, всегда стремится запечатлеть значимый момент своей вечности, а после придаётся воспоминаниям, часами разглядывая полотна. Все портреты в галерее его работы, и как вы, наверняка, могли заметить – блестящие, – горделиво отозвался слуга, будто в том, что Мишель отличный художник имелась его личная заслуга.

– Так он знал их? – поинтересовалась я, вновь вспоминая про медальон на незавершённом шедевре.

– Прошу прощения? – уточнил дворецкий.

– Людей на картинах. Мишель знал их лично?

– О, безусловно! – слишком восторженно, отозвался мужчина. – И не просто знал, они были очень близки.

– Близки… – эхом повторила я, про себя отмечая, что мужских портретов здесь куда больше женских.

– Именно. Ведь разве существует связь крепче кровной?

Тут я совсем запуталась. Дэ Шанель рисовал родственников? Но тогда портретов слишком много. Или он настолько одержим своим генологическим древом, что знал каждого предка в лицо?

– Что вы имеете в виду? – решив не давать воли безумным теориям, уточнила я.

Мужчина пугающе-одержимо улыбнулся.

– Эти люди отдали хозяину самое ценное, что у них было: свою кровь. Они его жертвы…

В то же мгновение я услышала шелест ткани – простыня соскользнула с наброска, обнажая содержимое, и при взгляде на льняной холст у меня похолодело в груди – с картины на меня взирали мои собственные глаза!