Евгения Кретова - Макошин скит

– Почто к малютке ходишь? – строго окликнули ее в один из таких дней.

Карина вздрогнула от неожиданности, оглянулась – у калитки замерла женщина в черном платке. Темное пальто расстегнуто на груди, из-под старомодного отложного воротника видна бордовая ткань сорочки и неприметные деревянные бусики. Незнакомка изучала ее пристально-ясным, будто прозрачным, взглядом, внимательным и колким. Заметив растерянность девушки, женщина спросила еще строже:

– Третий раз уж тебя здесь вижу … Твой грех? – и кивнула на могилку.

Спросила так, будто к казни приговорила.

Карина не сразу нашлась, что ответить, потерявшись под этим взглядом.

– Н-нет… В войну девочка… умерла, – она впервые дала произошедшему десятки лет назад название. Сказать «убита» язык не повернулся. Тем более пересказать жуткие подробности произошедшего почти восемьдесят лет назад на оккупированной немцами территории, установленные следствием.

Женщина вытянула шею, недоверчиво посмотрела на дату на табличке.

– М-м… А крест-то новый…

– Так недавнее захоронение.

Женщина не торопилась уходить, продолжала разглядывать Карину, так же неуютно, пробирая до костей.

– Зачем тогда ходишь? – и добавила мягче: – Грех это – по чужим покойникам плакать.

Незнакомка говорила жестко, словно обрубала канат. Или вбивала гвоздь в крышку гроба – Карина вздрагивала на каждом слове и невольно втягивала голову в плечи, будто защищаясь от невидимых ударов.

На вопрос незнакомки поежилась, поправила воротник короткой дубленки и спрятала нос – теплый запах шерсти немного согрел. Посмотрев в ледяные глаза, отозвалась:

– Да она вроде как и не чужая…

Женщина еще раз строго посмотрела на нее и, покачав головой, наконец, отошла. Девушка проводила ее взглядом. Видела, как та прошла до калитки – вышагивая ровно и не торопясь, будто проплывая между черных оградок, как аккуратно толкнула калитку и вышла на улицу. За оградой еще раз мелькнул ее прямой силуэт и скрылся за поворотом.

Карина немного потопталась, поправила венок, принесенные цветы с простенькой погремушкой, притворила за собой калитку и, застегнув дубленку до самой последней пуговицы и нахлобучив шапку, побежала к выходу.

Та самая незнакомка стояла у киоска с цветами.

Будто ждала ее – во всяком случае, заметив Карину, шагнула навстречу, и проговорила неожиданно мягко:

– Ты прости, что так строго с тобой… Ходят иной раз, отмаливают грехи свои. Вот такие же как ты – чистенькие, благополучные девочки и мальчики: кто матерь больную оставил, чтоб жизнь строить не мешала, кто детку из чрева вынул, кто еще что пострашнее…

– А что еще… пострашнее? – у Карины округлились глаза.

Незнакомка дотронулась до ее руки:

– Всякое на своем веку повидала. Если уж так дорога тебе эта малютка, значит, сердце твое еще мягкое, еще грехом не испорчено… Учишься?

– И учусь, и работаю, – Карина сама не знала, почему отвечает, но не могла отойти, вырваться от этого настойчивого голоса, будто пеленающего по рукам и ногам.

Незнакомка кивнула:

– Это хорошо. А на кого? Если не секрет, конечно…

– Да не секрет. На певицу учусь.

Женщина неодобрительно сверкнула глазами:

– Грех это, юродство одно. Делом займись. О душе смолоду заботиться надо, в чистоте хранить… Замужем?

Карина пожала плечами и отозвалась неопределенно:

– Да.

Женщина нахмурилась:

– Сожительствуешь, значит… Эх… Девки-девки, легкая добыча для беса.

Карина попыталась высвободиться: по спине стекал неприятный холодок, сковывал плечи и будто вымораживал что-то внутри. Та червоточина, что жила внутри, ожила, жадно хватала неуверенность, давясь, будто голодная псина. Незнакомка крепче перехватила руку девушки, заглянула в глаза:

– Если что гложет душу, значит, чует она несправедливость, которую с ней творишь, пятна́я блудом своим, мыслями греховными и увлечениями сладострастными. Так и знай – противится она этому, душа твоя… От того и так больно, от того и будто пустота внутри.

От этих слов Карина вздрогнула: «Откуда она знает?»

– Ничего она не противится. Женщина, отпустите меня, – Карина отшатнулась, вырвала руку из цепких пальцев – кожу полоснули острые ногти.

Высвободившись, девушка поторопилась к автобусной остановке, путаясь в ногах и поскальзываясь.

– Трамвайный проезд, дом восемь «а». Найди меня, когда совсем тоска заест! – крикнула вслед незнакомка. – Спроси матушку Ефросинью! Это я.

Карина не оглянулась, ускорила шаг, чтобы успеть заскочить в первый подъехавший автобус. Проезжая мимо женщины, видела, как та смотрит на нее – будто видит в полумраке жарко натопленного салона. Карина отодвинулась от окна, ушла в глубь, соображая, как ей теперь добраться до дома.

А черная дыра внутри, будто почувствовав слабину, с тех пор разрасталась все быстрее.

Карина замерла на крыльце, потопталась, собираясь с духом. В груди было тревожно.

Тревожили непривычные обычаи, мрачность и нелюдимость обитательниц поселения, «скита», как его здесь все называли. Вроде и не было никакой враждебности, наоборот даже – послушницы помогали, подсказывали, как лучше, но общее настроение – словно с удавкой на горле, не отпускало Карину. Заставляло ежиться, как от холода.

Еще эта «дальняя заимка» будет теперь сниться в кошмарах. Она думала, что пробудет здесь пару месяцев. Но все оказалось запутаннее.

После завтрака ее поманила за собой Ольга, как ее тут называли, сестра-хозяйка.

– Пойдем, – сказала, – одежу тебе посподручней подберем.

Она привеела Карину в самый дальний дом. Велела раздеться и выдала чистое белье, теплые колготки, длинную, как у всех тут, юбку, несколько кофт и бордовый пуховик.

– Немного великоват будет, – придирчиво оглядев, сделала вывод, – но ничего, зато под него можно нарядиться потеплее. Если матушка на дальнюю заимку работать пошлет, ко мне зайдешь, я тебе штаны ватные выдам, там холодно, пока домишко протопится, околеешь.

И засмеялась.

Сжималя в руках выданную одежду, Карина неуверенно поглядывала за окно – там послушницы расходились по работам.

Ольга взяла ее за руку, заглянула в глаза:

– Душа в строгости должна быть. А тело – в работе. И тогда легкая станешь, как перышко, светлая, как утренний туман, и прозрачная, словно слеза младенца. Не грусти, это по первости тяжко. А потом – с каждым днем все легче.

Карина посмотрела на нее с тоской:

– А вы сколько здесь?

– У нас не принято выкать, – засмеялась сестра Ольга. – Мы ведь по старинному уставу живем, а в стародавние времена на «вы» только с врагами было. А я не враг тебе…

Девушка кивнула:

– Хорошо, я запомню.

Ольга поправила волосы, убрала под платок, и снова рассмеялась. Уселась на лавку: