Ольга Волкова - Двойная оплата

– Не волнуйся, – папа подходит ко мне и целует в макушку. – Что ты пытаешься передать сейчас, используя фиолетовый цвет?

– Мысли, – тихо и коротко отвечаю, а сама убираю кисточку в баночку с жидкостью, специальным раствором, чтобы масло не засохло на ней.

– Хороший цветовой выбор, – хвалит, затем берёт карандаш и прорисовывает некоторые детали, соединяя мои чёрточки, и вот, вырисовываются глаза, смотрящие на нас обоих. Папа отошёл чуть поодаль, снова внимательно рассматривает получившийся образ чего-то. И я понимаю, что сама ненароком вырисовывала того мужчину, с которым столкнулась в кафешке. Максим. Чувствую, как к щекам приливает кровь, потому что вспоминаю и нашу вторую встречу – поцелуй. Хочу прикоснуться к свои губам, будто вновь ощутить на себе губы мужчины, мягкие, тёплые и со вкусом ментоловых сигарет. Но воздерживаюсь, чтобы папа ничего не заметил, лишние расспросы мне не нужны. Его глаза – чёрные и бездонные врезались мне в память и вот уже неделю спокойно спать не дают. Преследуют, словно хотят узнать все тайны мира. И душа моя тянется к нему, желает поделиться, но мое сердце замирает и не хочет биться, вновь ощутить чувство любви. Я боюсь. Боюсь снова оказаться за бортом. Весь мой блокнот изрисован его лицом, потому что запомнила каждую чёрточку, каждую морщинку и даже родинку на скуле, спрятанной под порослью бороды. Черные глаза таят в себе боль, их выражение настолько впитало это ощущение, что теперь является единым целым, словно одно не может существовать без другого. Слегка хмурые густые брови, низко опущенные полосками, дополняли всю глубину его переживания. И, кажется, в то мгновение, я была готова сказать, что в чем-то его понимаю. Но в тот момент, когда Максим стал помогать собирать мои наброски, что я выронила из рук, когда мы встретились взглядом, будто что-то щёлкнуло между нами, солнечные лучи, упавшие на его лицо подчеркнули роговицы глаз, и настолько чернее чёрного цвета я не видела никогда. Увидев Максима в том кафе во второй раз, сердце ходуном в пляс пошло, отдаваясь грохотом у самого горла. Потому что каждый день высматривала его, как ненормальная. А увидев, разволновалась, будто девчонка малолетняя при виде красивого парня, волнующего мои внутренние чувства, давно уснувшие, а теперь будто очнулись от зимней спячки и требуют максимального разряда. Старалась смотреть куда угодно, но только не в их сторону, а глаза сами, то и дело поглядывали, запоминали каждое его движение. Подошедший мужчина, сидевший за одним столиком с Максимом, показался мне знакомым, долго вспоминала кто он, но так и не вспомнила. А его фраза, въевшаяся в сознание, будто толчком дала в грудину, и я вылетела пулей из кафе. "От любви ещё никто не умирал, Вишенка". Вишенка – ненавижу это прозвище, потому что с ним связаны не самые лучшие воспоминания. А его фраза, что от любви не умирают, вообще задела за живое, этот мужчина, как ножом по сердцу прошёлся, зная на какие точки надавить, чтобы человека лишить рассудка, и пуститься галопом бежать, лишь бы покинуть место.

Из мыслей меня вырывает щелчок пальцев отца у самого носа.

– Знакомые глаза, да? – с прищуром всматривается. Улавливает каждое мое движение или действие, в надежде поймать, наконец, мое настоящее настроение и внутреннее состояние. Отворачиваюсь от папы, чуть засмущавшись, но согласно киваю головой, без слов даю понять, что он прав. – Девочка моя, – ласково обращается, сжимая в объятиях, – это нормально, – чуть шепотом говорит, покачивает в руках, убаюкивает.

– Понимаю, – слегка вздохнула, но не стала продолжать, что именно я понимаю. Потому что это сложно объяснить. Отец отстраняется и больше не задаёт никаких вопросов, касающихся полотна с неясным образом глаз. Я же срываю бумагу и переворачиваю обратной чистой стороной, чтобы больше не видеть их, не терзать себя изнутри. Стряхиваю с фартука невидимые нити, словно на нём могли скопиться пылинки за некоторое время, что я сижу у себя в студии, затем снимаю его и вешаю на стульчак.

– Идём, я угощу тебя обедом, – предлагаю отцу, а сама уже выхожу из комнаты, не оставляя ему выбора, как пойти следом. Чуть подождав, когда папа вышел, закрываю дверь на замок и убираю ключ в карман брюк. Знаю, что никому нет дела до моих работ, и всё-таки так я чувствую, что все самое сокровенное останется за замком. Квартира довольно просторная, кухня и зал совмещены, поэтому мне нет необходимости бегать туда-сюда с едой. Ставлю разогретые тарелки с лазаньей на барный столик, соус и столовые приборы, пока папа готовит свой кофе в турке. Вот же ценитель восточной культуры. Ему нужно было остаться там, когда один друг шейх предлагал, но душа папина тянется к родным краям. Говорит, что здесь ему легче дышится, а значит в голову больше идей приходит. Шутник.

– Завтра Леока, наконец, проведет выставку, – отец начинает разговор, нанизывая на вилку перья, и отправляет их в рот.

– Да, мы все долго готовились. Будем надеяться, что некоторым всё-таки повезёт, и их работы заметят, – согласно киваю головой, продолжая свои мысли. – Я выставлю пару портретов, один, что во Франции писала, помнишь, старушку с багетами, – улыбаюсь, вспоминая милую бабушку с корзинкой в руках, как в старые добрые времена настоящая француженка шествовала по брусчатке, прям напротив местной пекарни, и теперь она следует этой традиции, не нарушая её.

– Помню, – папа тоже улыбнулся, потому что тогда мы оба были тронуты этим образом: традиции против современности, некая борьба прошлого и настоящего. – А второй?

– Представлю образ ребенка в четырех эмоциях, – говорю и жду реакции отца на это. Вилка на полпути замирает у рта отца, он уставился в глаза мне, а я смотрю на него, со своими широко открытыми, сильно сжимаю губы, и щеку изнутри прикусываю, чтобы не сказать чего лишнего. Папа будто оттаял, отставляет столовый прибор, положив рядом с тарелкой, промакивает салфеткой рот, лихорадочно соображая, что мне сказать, затем пожимает плечами, будто уже согласился со своей собственной мыслью.

– Хорошая идея, – два коротких слова, пауза. – Я рад, что ты смогла преодолеть барьеры. Можно узнать, кого взяла в прообраз?

– Соседского малыша, – слова даются так легко, и я расслабилась. Попиваю, приготовленный кофе отцом, держа кружку в одной руке, а другой обнимаю себя и подпираю первую. – Яна недавно родила, и я спросила разрешения, не была бы она против моей идеи. Вот так и появилась вторая портретная картина для выставки. Получилось спонтанно, но, думаю, оно того стоит. Леока Франсовна была в восторге от этой идеи и даже сама теперь хочет её воплотить.

Папа рассмеялся вслух, все напряжение вмиг исчезло.

– Ну, у Леоки всегда вызывают восторг новаторства в стихии искусств. Поэтому, я не удивлен. – Отец направляется к раковине, кладет свое блюдо, затем наливает остатки кофе и делает глоток с закрытыми глазами, наслаждается настоящим вкусом. Без сахара и молока. Брр, не понимаю его, как можно наслаждаться горечью.