Анна Фурсова - Счастье в мгновении. Часть 2

– Мы давно с ней не поддерживали общение… – Его взгляд задумчивый. – Как она?

– У подруги всё замечательно. Ритчелл является специалистом по маркетингу. Со временем они с родителями переехали в Италию, развивают бизнес, продвигая деятельность бутика «Рассвет», устраивают дефиле, модельные кастинги, – с упованием рассказываю я, понимая, как меня вдохновляет моделинг. – Однажды мне выпала честь принимать участие на дефиле в Италии. Это было полгода назад во Флоренции. Эмоции переполняли меня в тот момент. Идя по длинному подиуму в серебряном длинном платье перед тысячной аудиторией…

Я принимаюсь ярко, эмоционально вещать Джексону о модельной жизни, вспоминая фантастический показ в Италии, который остался в моём сердце навсегда. Излагая подробности, я как будто снова проживаю незабываемые дни модельной карьеры.

– Ты талантливая, Милана, и я доволен, что ты добилась своей главной цели в жизни и стала моделью…

Я разгораюсь от этих слов.

– Спасибо, Джексон!.. – восклицаю, широко улыбаясь, я.

Гуляя вдоль улиц Мадрида, мы болтаем с Джексоном обо мне: о моих показах, участиях в конкурсах красоты, моем обучении основ модели и психолога. Джексон с глубоким интересом внимает мои рассказы и не упускает возможности смотреть на меня своим завораживающим взглядом, от которого я начинаю забывать мысль, которую говорю. Мы предаемся воспоминаниям о детстве, к тому периоду, когда размышляли и мечтали, живя в Сиэтле, о том, кем мы будем в будущем. Воспоминания заставляют меня и смеяться, и плакать, но только от счастья… Я как будто мысленно возвращаюсь в наше с ним беззаботное детство. Наш разговор прерывается, когда мы внезапно слышим уличных музыкантов.

– Невероятно! – восхищаюсь я, ускоряя шаг к ним. Мои слова и действия что-то надламывают в Джексоне, возможно, гордость или скрытность и он, улыбаясь, сообщает:

– Предлагаю остановиться и послушать. – С чего это его так заинтересовала игра на гитаре?

Звучат мелодии на испанской гитаре, которые безупречно вписываются под стиль города, его особенности и глубокие традиции. Эти яркие и четкие звуки, исходящие от инструмента, покрывают моё тело мурашками. Остановившись неподалеку от музыкантов, мы таем от восторга от великолепной испанской музыки, под которую у меня ассоциируются счастливые моменты в Сиэтле, незабываемые мгновения с Джексоном…

Я смотрю на Джексона, который ахает от восхищения. Нашу душевную гармонию портит какой-то мужчина, средних лет, стремящийся напролом в толпу. Он случайно дергает Джексона за плечо, отчего у последнего падает на асфальт содержимое сумки.

– Что за?.. – кричит угрожающе Джексон незнакомцу, – мог и извиниться, – возмущается он, показывая кулак.

Я, обозревая реакцию Джексона, сначала прихожу в удивление от его эмоций, сглатываю слюну, и затем смеюсь, видя, как по большому пространству дороги разносятся листы формата А4.

– Иисусе! – рычит Джексон. – Я этот договор несколько недель составлял… Я промолчу о подписях к нему…

Джексон разъярен.

«Откуда в нем столько появилось злости?..»

Событие, изменившее судьбы каждого, кто был к ней причастен, заставило стать нас другими. Джексон не желает открываться изнутри. Он тщательно скрывает истинного себя под маской равнодушного и в то же время жёсткого кооператора. А когда-то болтали без умолку, смеялись безостановочно и шутили без повода.

Я закатываю глаза и слегка раздраженным голосом произношу:

– Сейчас все соберём, не переживай.

Усаживаясь на корточки, мы, как грибы в поле, собираем бумаги в общую корзину-папку. Я вскидываю голову, чтобы посмотреть на Джексона, медленно тянувшегося к упавшим на землю предметам. Его хладнокровность сливается с мрачным настроением, что не может не вызывать у меня приступ смеха. Я собираю бумаги, бегая за одним забавным листком, желающим улететь на край света, но не могу его поймать, держась за живот, который вибрирует от смеха.

– Очень смешно… – резко втягивает он воздух.

С каждой минутой я всё меньше и меньше узнаю в нем настоящего Джексона. Неужели время и обстоятельства в силах кардинально менять людей?

– Да, – гогочу я, удивляясь, что заразила Джексона.

Музыканты продолжают как ни в чем не бывало играть, а мы под струящуюся музыку собирать несчастный, разлетевшийся, договор аренды, оформленный Джексоном. Он заделался юристом, что ли?..

– Смотриии, – тяну громко я, – вон там еще файл с документом, – указываю я в левую сторону. – Он тоже хочет убежать от тебя.

– Ну-ну, не посмеет убежать, – игриво толкая меня в плечо, усмехается Джексон.

– Эй-й! – хохочу я.

Во мне загорается огонек надежды, когда он совершает такие действия. Огонек надежды, который не перестает верить, что…

«Милана, к чему такие мысли?! Имеют ли они жизнь? Зачем думать о том, чего не может быть?»

Ветер словно заигрывает с нами, усиливая скорость порыва. Мы вместе бежим за последними листами бумаги и, смеясь, как дети, поднимаем совместно файл с документом, коснувшись за него руками по разные стороны листа. Чтобы не встречаться с Джексоном взглядом, я мимолетно перевожу его на вещь, оставшуюся лежать на сухом асфальте.

– Вот же ещ… – громко начинаю я и продолжаю шепотом, обрывая себя на полуслове.

У меня дрожат руки. Я тянусь до этой, могло быть, потерянной вещи, уткнувшись в нее, как будто нашла самый драгоценный камень в мире. Хотя раньше она им и являлась. Разум напрягается, выбирая из миллиарда событий моменты, которые имеют взаимосвязь с мелочью, лежащей у меня в руке. Я помню, как выбирала Джексону эту подвеску, помню, как находясь в полёте на воздушном шаре, мы обменивались подвесками друг с другом, поражаясь тем, как мы смогли подарить каждому одинаковые подарки.

Я невольно вспоминаю всё до последней мучительной боли.

– Милана… – Джексон напрягается, приглядываясь в мой ошарашенный взгляд.

Я сижу на корточках, как вкопанная, и не могу оторвать взгляда от подвески, так много значащей для меня. И для Джексона?..

Мы синхронно поднимаем головы с Джексоном друг на друга.

– Джексон, – произношу трепетно я, – ты помнишь? Ты не… – мягко, будто пою, говорю я.

Опустив голову, я продолжаю взирать на нашу фотографию, запечатленную на подвеске и выгравированную на ней надпись «Счастье в мгновении». Наша клятва. Наши слова. Наши тайны, любовь, мгновения…

«Неужели Джексон носит ее с собой? Я не верю. Он хранит ее у себя? В сумке? До сих пор? Но…»

– Милана, – занервничав, бурчит Джексон, глядя мне прямо в глаза. – Этого не забыть… – «Этого не забыть», – эта фраза проносится раз десять, как эхо, в моем сознании. Он со свистом втягивает в себя воздух и тянется к моей руке, но замирает и, так не прикоснувшись, осторожно забирает у меня с рук подвеску, потянув её за конец. Я медленно привожу свою ладонь в движение, пытаясь осознать реальность настоящей действительности.