Лана Ланитова - Кольцов. Часть 2

Мастерская художницы располагалась в большой светлой комнате. Стены этой комнаты были окрашены в ярко-лиловый цвет, который удачно разбавляли белые монументальные пилястры с диковинными растительными капителями. Ровно половина этой комнаты была завалена холстами и подрамниками, тут же стояло несколько постаментов со скульптурными головами, явно античного исполнения. Банками с краской, кистями, складными мольбертами, ящиками, овальными палитрами, рулонами бумаги, свернутыми холстами, молотками и прочей художественной атрибутикой были заполнены два высоких шкафа. Посередине комнаты, как водится, находился мольберт с картиной, прикрытый белой простынею.

Другая половина комнаты приютила два роскошных дивана, стол, на котором валялись карнавальные маски, хлысты и даже шестиконечная плеть. На столе также возвышалась хрустальная ваза с фруктами и пара фужеров.

– Садитесь, Андрей. Сейчас мы с вами выпьем и уже постараемся никогда не сбиваться на «вы».

Она обошла один из диванов и достала из деревянного ящичка бутылку французского шампанского от Moet Chandon с черным бантом возле горлышка. А после Варвара протянула бутылку Андрею.

– Откройте, пожалуйста.

– Вы решили меня сегодня напоить до беспамятства? – пошутил он. – Я, на самом деле, довольно редко пью. Для моей работы нужна трезвая голова.

– Завтра выходной, весь этот легкий алкоголь тысячу раз успеет испариться, – улыбнулась Бронш. – От такого шампанского нельзя спиться, доктор Кольцов. Его пили во времена французских королей, еще с восемнадцатого века.

Андрей ловко откупорил бутылку. С легким шипением шампанское было разлито по бокалам. Бронш подсела очень близко к Андрею, и он вновь почувствовал головокружительный аромат "Ньют де Ноэль". Им пахли черные волосы женщины.

А после, перекрестив руки, Варвара Семеновна почти заставила нашего героя выпить с собой на брудершафт.

– Ну вот, теперь я полагаю, что мы с тобой не собьемся.

Рядом с Андреем мелькнули ее карие глаза. Теперь они казались Андрею почти загадочными.

«Черт побери, – думал он. – Если я с ней пересплю, то после не оберусь неприятностей. «Небожители» бывают коварны и весьма изобретательны на мелкие пакости. А все-таки, она удивительная женщина…»

Рука потянулась к Варваре. Андрей обнял ее и крепко поцеловал. Она ответила на поцелуй трепетом всего тела. А после тоже смело обняла его за шею и еще ближе притянула его голову. В этом движении было нечто царское, требовательное. Обычно именно он, вот так вот, притягивал за затылок женщин. Поцелуй оставил легкое послевкусие табака. И хоть аромат шампанского, леденцовый флер карминовой помады и "Ньют де Ноэль" перебивали запах папирос, однако Андрей ощутил его. Эта женщина была довольно жесткой на ощупь. Когда он ее обнимал, то не чувствовал под руками привычного тепла, мягкости и податливости – тех ощущений, которые ему были привычны. Бронш казалась суховатой, жилистой и спортивной. Синий крепдешин приятно щекотал ладони. Он вновь крепко поцеловал ее. Во время второго поцелуя его рука скользнула за ворот платья. Пальцы ощутили совсем небольшую грудь. Эта женщина была иной, нежели все те, которые нравились ему. И он пока не знал, как к этому относиться.

Она скосила глаза на ткань оттопыренных брюк возле паха.

«Может, поставить ее задом на этот диван и тут же выебать? – думал он. – А что будет потом? Она же не отвяжется от меня. А при ее власти. Зачем я поехал сюда?»

Эта женщина была похожа на трескучую молнию – слишком суха, слишком резка, слишком самоуверенна и властна.

Андрей замер, а член предательски опал.

Она посмотрела в его глаза.

– А ты хорошо целуешься. Но мы взрослые люди, и торопиться я вовсе не люблю. Я предпочла бы, чтобы ты за мной чуточку поухаживал.

Кольцов напряженно молчал. Она рассмеялась и отстранилась от него.

– Хочешь посмотреть мою новую картину? Я скоро ее закончу, – она встала с дивана, ухватив со столика бокал с шампанским и виляя бедрами, подошла к мольберту.

Рука потянула белую простынь. Картина была написана маслом. Было видно, что над ней работал опытный художник – были соблюдены все академические приемы, и местами довольно искусно передана игра света и теней. Но, не смотря на это, Андрей довольно быстро убедился в том, что сие творение было абсолютно бездарно, а скорее даже по́шло.

На картине была изображена сцена из Римской жизни. По замыслу художницы в центре экспозиции находился не кто иной, как сам Цезарь с золотым венком на голове, от которого шло свечение, подобное священному нимбу. Цезаря окружала многочисленная свита. Он восседал на роскошном троне, покрытом шкурой гепарда. Одежда, детали туалетов, весь антураж картины, и само небо над головами персонажей – все это было написано такими яркими красками, что напомнило Андрею ярмарочный лубок или персидский пестрый ковер. Все оттенки радуги были разбросаны по картине в некотором безвкусном хаосе и резали глаза. Но главное отвращение вызвало даже не это…

В образе Цезаря Андрей с легкостью узнал родного брата Варвары – Виктора Семеновича, седовласого огпушника во фраке, так сильно смахивающего на итальянского мафиози. И это было отвратительно… Андрея вдруг затошнило от этого образа и всего того пафоса, с каким был изображен сей господин. Хорошо еще, что она догадалась не изобразить своего людоеда в образе святого или Христа.

– Видишь, я очень люблю исторические темы, – щебетала Варвара, легко обнимая Андрея за талию.

– Вижу, – холоднее, чем того требовали приличия, отвечал он.

– Тебе нравится?

Он сухо кивнул:

– Весьма любопытно.

– А ты свои картины чем пишешь?

– Чаще акварелью.

– Ты мне их покажешь?

– Их не так много и они не в Москве, – соврал он.

– Да? А где?

– В Коктебеле, – назвал первое, что пришло на ум.

– Да? А ты был в Коктебеле? Ты знаешь Волошина?

– Знаю.

– Боже, как это здорово! Я все мечтаю съездить в Крым. Давно не была, – тараторила она. – Говорят, что Максимилиан божественно одарен? Это правда? Говорят, что к нему едут многие писатели, поэты, художники. Ты со многими знаком?

– Нет, не со многими.

– А вот и другие мои работы.

Она откидывала простыни, закрывающие картины, и вытаскивала холсты из наваленных рядов подрамников.

Андрей с унынием отмечал во всех работах Бронш ту же невозможную безвкусицу и откровенную пошлость. Часть картин носила откровенно эротический и даже порнографический характер.

– Я мечтаю открыть небольшую выставку, – сообщила она.

– Да, это хорошо, – заложив руки в карманы брюк, Андрей двигался по комнате, делая вид, что с интересом рассматривает живопись хозяйки.