Василий Боярков - Не по совести

Встретились они лишь спустя чуть более года, когда Андрей уже поступил в Нижегородскую академию МВД, где проходил обучение на первом курсе и осваивал специальность, носившую название: «Оперативно-розыскная деятельность ОВД». Тагиева тогда уже была профессиональной путаной, так и не овладев пока никакими другими навыками честно зарабатывать деньги. Повстречались они случайно, прямо на улице, причем она его не узнала и совсем уже хотела было пройти мимо, как будто и не заметила, но парень – следует оценить его по достоинству – к тому времени уже достаточно осмелев, сам окрикнул прошагавшую мимо девушку:

– Азмира, постой! Я давно пытаюсь тебя разыскать: мне нужно сказать тебе что-то очень и очень важное, – сказал отчетливо, ясно, а затем, после небольшой паузы и потупив книзу глаза, смущенно добавил: – а главное, личное.

Проститутка в тот день спешила на встречу к очередному клиенту, немного запаздывала, а потому (по понятным причинам!) не могла терять драгоценного времени, но тем не менее (что удивительно?), ошарашенная такой смелостью недавнего застенчивого юнца, невольно остановилась.

– Чего тебе надо? – произнесла она, запыхаясь от быстрого шага. – Давай говори… только, пожалуйста, покороче и, если можно, быстрее: я очень спешу.

– Как бы нам с тобой встретиться в другой обстановке, более спокойной и располагающей к длительному общению? – спросил в тот раз юноша, пытаясь завязать с ней хотя бы простую дружбу. – Может, оставишь мне свой телефончик?

– Записывай, – «брякнула» недовольно Тагиева и продиктовала молодому курсанту (одетому, кстати, в полицейскую форму) свой сотовый номер.

В тот день Холод уехал учиться и смог вернуться в родное Иваново только лишь через месяц. Когда же в один прекрасный момент у Азмиры зазвонил телефон, как по закону подлости, почему-то именно в тот самый момент, пока она ублажала очередного клиента, девушка сначала даже и не поняла, кто с ней сейчас разговаривает.

– Мира, – так ее звали только друзья и знакомые, – привет! Это я.

– Кто такой – я? – недовольно пробурчала она в свой мобильник.

– Холод Андрей, – промолвил звонивший ей парень, лишь немного смутившийся от привычно грубого тона своей собеседницы, – помнишь такого?

– Чего тебе надо? – не меняя своих интонаций, так и дерзила Азмира. – Я сейчас занята.

– Ты обещала, что позволишь пригласить тебя в ресторан, – настойчиво продолжал юный влюбленный.

– Что-то я такого не помню, – усмехнулась молодая путана, но вдруг, словно почувствовав, что это именно то – самое! – о чем она беспрестанно мечтала, в момент ухватилась за эту возможность, как рыбак подсекает пойманную им только что рыбу, – хотя, ладно, давай уже приглашай.

В тот день они сговорились на первую встречу и с тех пор между ними установилась прочная (если и не любовная, то во всяком случае не менее близкая) связь, в которой девушка не очень-то и спешила переходить от платонических отношений к более интимным и чувственным; словом, она не торопилась посвящать новоявленного возлюбленного в теневую сторону своей распущенной жизни и раскрывать перед ним сразу все свои «грязные карты», интуитивно, на фоне глубокого подсознания, понимая, что нужная ей «рыба» «крючок» хотя и заглотила, но пока все же неокончательно.

С тех самых пор, едва появляясь в Иваново, Андрей сразу же назначал свидание безумно любимой им девушке и вел ее в полюбившийся им ресторан, располагавшийся, конечно же, на площади Пушкина. Вот и сейчас, Тагиева согласилась на эту, как она нисколько не сомневалась, решающую встречу, обозначив своему молодому человеку время в девятнадцать часов и ненавязчиво заставив пригласить ее на их старое место; следовательно, никому не покажется удивительным, что, воодушевленная этой важной причиной, красавица очень спешила: ей (поскольку ванну после последнего в этот вечер клиента она уже приняла) нужно было еще успеть нанести скромный, не вызывающий, макияж, а затем и принарядиться соответственно особого случая. Заскочив по пути в магазин, чтобы купить родителю водки, Тагиева забежала в квартиру, где, одарив «любимого папочку», проследовала в свой будуар и, уединившись, принялась активно украшать свою и без того непревзойденную внешность: она слегка подвела тушью ресницы, нанесла на веки легкие тени, «набросала» на щеки пудры, после чего облачилась в красивое темно-синее платье, укороченное чуть выше колен и сплошь покрытое яркими блестками (она купила его на днях, намереваясь использовать специально для подобного случая, и еще ни разу до этого времени не примерила); приобретенный наряд оказался ей «как тому подлецу» (которому всегда всё к лицу), да так, что Азмира на несколько минут замерла перед зеркалом, не веря, что именно она смотрит на нее с той стороны отражения; да, можно было даже не сомневаться – она непременно сразит своим нынешним видом любого, чего уж там говорить про какого-то наивного полицейского паренька, и так пребывавшего в ее безграничной власти, и не смевшего ей хоть немного противиться. Поскольку был уже июнь месяц, колготок она одевать не стала, облачив и без того прекрасные ноги в остроносые черные туфельки, оказавшиеся лишь на слегка завышенном каблуке; оставалось только взять с собой небольшую дамскую сумочку – и всё, ее сегодняшний туалет можно было считать полностью состоявшимся и, как итог, бежать уже на запланированное свидание, столь длительный срок красавицей ожидаемое… так, впрочем, она и сделала.

Когда преобразившаяся дочь выходила из своей уютной каморки, отгороженной от основных помещений едва ощутимой стенкой, ее отец уже «принял на грудь» не меньше четверки и чувствовал себя превосходно, наслаждаясь, как он считал, вполне удавшейся жизнью.

– Куда расфуфырилась, «шлюха»? – не сумел он сдержать зловредного замечания; но все-таки и невольно поразился бесподобной красотой своей повзрослевшей дочери. – Опять пошла позорить родителя?

– Позорить?! – с негодованием воскликнула девушка, никак не желавшая привыкнуть к такому хамскому обращению. – Интересно спросить, а где Вы, папенька, были, когда мне в пятнадцать лет пришлось идти на панель – водочку кушали? Так вот и кушайте, а не то договоритесь и больше ее никогда не увидите; обижусь, «…вашу мать», уйду – а вот тогда поглядите… самому придется идти зарабатывать.

Так сложилось, что девушка обращалась к отцу на «Вы», но не потому, что его чересчур уважала либо любила, а напротив, хотела похожим обращением показать – до какой степени ей тот безразличен. Мужчину поначалу подобное отношение несколько раздражало, но потом, совершенно утратив чувство хоть какого-нибудь достоинства, он стал воспринимать выказываемый ему негатив вполне даже естественно.