Алла Боголепова - Белая Богиня

Себастьян Желанный, посмертный сын наследного принца, осиротевший еще в утробе матери, стал королем в три года и погиб в двадцать четыре. Его недолгое царствование отмечено жутким знаком чумы.

В мае 1569 года в Лиссабоне начался мор, и к осени достиг таких масштабов, что, говорят, некому было хоронить мертвых. В тот год король обратился к властям Лиссабона с просьбой построить храм в честь своего небесного покровителя, и получил старую часовню в Морарии. Здесь теперь церковь в честь Божией Матери «Исцелительницы».

Видимо, это действительно особенное место. Как говорит старая сеньора Мафалда: «Церковь пережила все: и Великое Лиссабонское землетрясение, и реформы маркиза Помбала, и разрушения, что принес Морарии Салазар».

Сносились дворцы, перестраивались дороги, город менялся, а белый храм с монограммой АМ, Ave Maria, продолжал жить. Как и Себастьян, погубивший свое войско в печально известной «Битве трех королей», погибший под Эль-Ксар-эль-Кебиром, где-то между Танжером и Фесом, исчезнувший, пропавший, потерявший все.

Он жил в мечте многих поколений, верящих, что юный король не умер, а всего лишь заснул на время в тайной пещере под священной горой, что соединяет землю и небо. Из Себастьяна Желанного он стал Себастьяном Спящим, чтобы потом, когда настанет его час, стать Себастьяном Спасителем, который вернется одним туманным утром и снова сделает Португалию великой.

– У вас было нечто похожее, – отозвалась Дина, когда Анна поделилась с ней своими новыми познаниями из истории Португалии. – Когда все не хотели верить, что царь умер, и ждали, что он вернется.

– Лжедмитрии, да. А лже-Себастьяны были?

– Штук пять, если не больше. Это очень живучая легенда, знаешь. Существует даже список из шестнадцати примет, по которым можно будет узнать вернувшегося короля. Ну, там, отсутствие зуба, одна нога больше другой, родинка на плече. И два тайных знака. Причем, один настолько тайный, что о нем будет объявлено в последнюю очередь.

– Удобно, – засмеялась Анна. – Особенно про тайные знаки.

– Зря смеешься. Знаешь, что такое себастьянизм?

Анна не знала, но очень хотела знать. Поэтому провела несколько вечеров за чтением всего, что нашлось на русском языке. А потом набрела на плохо сделанный португальский сайт, который поначалу приняла за заброшенный, пока не обнаружила очень даже обитаемый форум – он обновлялся даже не каждый день, а каждый час.

Она переводила сообщения при помощи онлайн-переводчика и поражалась: люди, причем явно очень образованные, а не какие-нибудь суеверные крестьяне из восемнадцатого века, всерьез обсуждали предстоящее возвращение короля Себастьяна и некую «Пятую империю».

– Невежливо называть людей чокнутыми, но я все-таки назову, – резюмировала Дина, перейдя по ссылке. – Ну, как чокнутые… Думаю, они обсуждают это не в буквальном, а в символическом смысле, понимаешь? Себастьянисты, конечно, сумасшедшие, но не дебилы, чтобы верить в физическое возвращение чувака, умершего почти полтыщи лет назад. Просто себастьянизм уже давно больше, чем народная легенда о мертвом короле. Можно сказать, мистическое учение.

При упоминании мистики Анна тут же потеряла интерес и к форуму, и к учению, но только не к самому королю Себастьяну. Для нее он оставался, прежде всего, ребенком, которого никто особенно не любил, и чья ценность заключалась лишь в вопросе крови. Кидали беднягу с рук на руки, воспитывали как попало, вот и получилось что получилось.

– Ты сейчас его жалеешь или себя? – уточнила проницательная Дина.

Больше Анна разговоров о несчастном короле не заводила. Однако в церковь Носса Сеньора да Сауде захаживала и предпочитала называть ее по-старому: часовня Святого Себастьяна.

Эту маленькую тайную традицию не изменила даже Дина, когда привезла Анну в монастырь Жеронимуш и ткнула пальцем в гробницу в виде пирамиды, опирающейся на мраморных слонов.

– Он тут.

– Кто тут? – растерялось Анна.

– Король Себастьян. Это его могила. Конец истории.

Потом они пили кофе с кондитерской Pastéis de Belém, болтали о том, как причудливо устроено человеческое сознание и как легко им управлять, играя на самых примитивных инстинктах. А когда Дина отошла в туалет, за столик присел высокий благообразный старик в хорошо сшитом костюме.

– Я видел вас у могилы, – без предисловий сообщил он на неплохом английском.

– Вы кто? – изумилась Анна.

– Неважно. У меня мало времени. Слушайте внимательно: это не могила, это кенотаф.

– Чего?

– Символическое захоронение. Пустая могила. Короля там нет и никогда не было. Не верьте в то, что вам говорят.

Увидев, что Дина возвращается, старик поднялся и резво припустил к выходу.

– Ну, теперь ты увидела настоящего живого себастьяниста, – расхохоталась подруга, когда Анна передала ей содержание разговора. – Сумасшедший. Но совершенно безвредный.

Чем больше Анна узнавала португальцев, тем меньше ее удивлял тот старик. Время для португальцев течет совсем иначе, чем для других народов. Они говорят о событиях трехсотлетней давности так, словно сами были им свидетелями. А о том, что случилось пятьсот лет назад – будто со слов мамы или бабушки. «Дом-то новый, – говорила хозяйка квартиры перед тем, как подписать договор аренды. – Лет сто пятьдесят ему, не больше».

«А мое поместье, выходит, тоже не совсем старое, – размышляла Анна. – Времени-то прошло с тысяча семьсот сорок шестого года, и трехсот лет нет».

Думая о «Ласточке», она часто употребляла местоимения «мой», «моя», «мое. Моя земля. Мой дом. Мое поместье.

Кто-то тронул ее за плечо – жест по нынешним временам немыслимый. Анна знала только одного человека, способного на это. Он плевал на социальную дистанцию, здравый смысл и, как только что выяснилось, на правила приличия.

– Доброе утро, deusa.

– Доброе утро, Нелсон.

Огромный, черный, молодой и очень добрый, этот бразильский балбес увязался за ней несколько месяцев назад на Руа ду Бенформозу. Сказал: «Это опасное место для белой женщины» и недоверчиво покивал, услышав от нее: «Вовсе нет». Шел за Анной на почтительном расстоянии до самой площади Мартим Мониш и спрятался за угол, когда она остановилась поболтать с Жуаной. Карлица только что выгнала со своей территории двух залетных путан и пребывала в благостном расположении духа.

Женщина она жесткая и крутая, это Анна поняла еще в день, вернее, ночь знакомства. Крутая и странная: свободно говорила на четырех языках, разбиралась в архитектуре и вообще отличалась от «людей ночи» – проституток, наркоманов и мелкого криминала, в чьем обществе жила с рождения.

– Ты хочешь, чтобы я разобралась с ним? – Жуана смотрела на Анну с нескрываемой издевкой. – Я. С ним. А ничего, что я ростом как раз ему по колено?