Милена Миллинткевич - Басурманин. Крылья каарганов

– Вона, какой крепкий! Всяко от удара уходит! – не отрываясь от созерцания поединка, подпрыгивал раззадоренный зрелищем Владислав.

– Не скачи! Нешто ты жеребёнок? – огрызнулась княжна. – Поди, сам свалишься и меня вослед утянешь.

Но Владислав не слушал сестру.

– Гляди! Гляди! Аки ловок! Аки силён! Добрый воин из сего молодца станется!

Владелина покрепче ухватилась за ветку и, взором окинув зелёный луг, увидала дружинников. Бой, и правда, оказался знатный! Ратники смотрели друг на друга зверьми и ходили окрест бывалого воина, готовясь к броску. Меч то одного, то другого взлетал к небу, изредка глухо стукаясь о щит Гриди, наставника в ратном деле и верховой езде. Он тут же отбрасывал молодых и наносил меткие удары, легко и ловко уклоняясь от их неуверенных выпадов. Чаще всего наземь валился хилый. Тощий же всякий раз уворачивался, отскакивал назад на добрые два шага, изловчившись, пригибался. Лишь однажды меч вскользь коснулся его кольчуги. Ратник отпрыгнул в сторону, покрепче ухватил щит и вновь принялся ходить кругами.

Неожиданно налетели сизые тучи, и лёгкий прохладный ветерок сменился мощными порывами.

– Будет ноне! – остановил бой Гридя, пытаясь перекричать зловещее завывание, невесть откуда взявшегося ненастья. – Почернело небушко-то! Эко духи гневаются!

Ратники отступили. Хилый принялся собирать разбросанные ветром щиты и плащи. Невдалеке беспокойно заржали кони, до того мирно пасшиеся на лугу. Завидя тощего ратника, попытались взбрыкнуть, но он ловко ухватил за узду сперва одного, потом второго и третьего.

– Где княжичи? – оглядевшись и не увидев детей, схватился за меч Гридя.

– Вона они! На дереве сидят, – указал хилый, когда очередной порыв ветра открыл взору прячущихся в листве детей.

– Надобно княжичей поскорее в терем возвернуть! – покачав головой, вздохнул Гридя, и пошёл к дереву.

– Ох, братик! Не к добру шалость твоя! – глядя на приближающегося наставника, испугалась Владелина. – Ужо Гридя батюшке не убоится всю правду сказывать.

– Стало быть, на верхние ветки взберёмся. Будто нас тут и нет. Пущай поищут, – отмахнулся княжич и полез выше.

Владелине ничего не оставалось, как последовать за братом.

А меж тем ветер крепчал. Чем выше забирались княжичи, тем тоньше становились ветки. Мелкие сучки кололи руки, мешая надёжно ухватиться. Листья больно хлестали по лицу.

Оступившись, и едва не упав, княжна вцепилась в ствол.

– Братик! Доколе лезть нам? Дерево долу клонится.

– Боязно? – усмехнулся княжич.

– И без того навета не миновать. Батюшка заругает! – насупилась Владелина, давясь навернувшимися слезами.

Сквозь беснующуюся крону лицо оросили первые капли дождя.

– Эка напасть! – отмахнулся Владислав. – Гридя завсегда вступался за нас. Побранит, погрозит без меры, но батюшке хулить 2 2 Хулить – поносить, порочить, доносить, ябедничать. не посмеет.

– Твоя воля. Токмо я дале не полезу.

– Стало быть, меня на поругание отдашь?

Владислав перестал карабкаться наверх и с укором посмотрел на сестру. Владелина лишь качнула головой и отвела глаза.

– Пустая затея, братик, в листве хорониться. Кабы худо не случилось. Вона как ветви гнёт…

И в тот же миг над головой раздался треск. Ломая сучья и крича, Владислав полетел на землю. Всё, что успела увидеть княжна, это огромные, полные ужаса, глаза брата.

– Гридя! Гридя! – в страхе закричала она, и ухватилась за дерево крепче крепкого.

Сверху удалось разглядеть, как засуетился подле брата подбежавший наставник, как мелькали покрытые бармицами макушки ратников.

Над головой сверкнуло, и по небу прокатился гневный глас вышних Богов.

– Сказывала я тебе, братик, худо будет! – всхлипывая и причитая, Владелина осторожно стала спускаться. – Не послушал меня! Как я теперича перед батюшкой ответ держать стану?

Резким порывом ветра дерево накренило. Да так низко! Княжна еле успела вцепиться в висевшую над головой толстую ветку. Меж ратников она разглядела сильно выгнувшегося на витом корневище Владислава. Бледное лицо, приоткрытые, будто в немом крике, губы и глаза… Закрыты. Испугавшись пуще прежнего, княжна закричала:

– Гридя! Вызволи меня!

Свист ветра подхватил её слова и унёс ввысь. Владелина прижалась к стволу, боясь пошевелиться. В лицо больно ударялись крупные капли с неба. Мелкие ветки хлестали по ногам, рвали подол, расплетали косу. Руки в кровь исцарапала шершавая кора. Княжна лишь на миг ослабила хватку. Продолжая держаться одной рукой, она опустила вторую – обтереть о сарафан. Крону сильно качнуло, и ветка, на которой она сидела, со страшным треском обломилась. Крича и хватаясь за листья, княжна полетела вниз…

Гридя широкими шагами шёл к дереву, размышляя над тем, как станет бранить княжичей за ослушание.

Порученные его заботе, они особых хлопот не доставляли. Смышлёные и легко постигающие всяческое учение отроки прилежно исполняли наставления. И если бы не страсть Владислава к шалостям… Всякий раз, стоило Гриде отвернуться, он принимался озорничать. И добро коли сам проказничал. Каким-то чудным образом ему удавалось увлечь не по годам благоразумную Владелину. Это сильно расстраивало князя Мстислава. Народившись в один день, схожие лицом, будто две дождинки, они с малых лет заметно отличались друг от друга и усердием, и послушанием. Владелина, или как батюшка ласково её звал Влада, была прилежна во всём. Наставникам и толмачам внимала с должным почтением. К учениям относилась старательно. Коли что не выходило с первого разу, повторяла заданное снова и снова, пока не постигала учение или степенный Фёдор, сжалившись, не отпускал её с миром во двор отдохнуть и подышать свежестью. Князь Мстислав частенько сказывал думному боярину Яру Велигоровичу Магуте:

– Владелина-то не кокошники да коруны носить народилась, а княжить. Хватка не девичья. Смышлёная больно. Как есть княгиня!

Оттого он и прощал дочери проказы и озорство, коих, впрочем, было куда меньше, чем у брата. И только одно его огорчало – не девичье увлечение Влады шутейными боями. Не сиделось ей с мамками да няньками в светлице, не вышивалось, не рукодельничалось. Вместе с братом дни напролёт Владелина проводила с ратниками. Вытребовав у воеводы Артемия Силыча деревянный меч, она велела учить её с не меньшим усердием, чем Владислава, сокрушаясь и грозя собственным озорством. Воевода же и наставники, памятуя о проказах княжича, побаивались ослушаться Владелину, опасаясь, что в её тихой головке могут народиться шалости пострашнее, чем у брата. Косились на князя, и, видя, как он снисходителен к дочери, покорно учили княжну ратному делу.