Андрей Ромм - Все поправимо, если любишь

И телефон отключился.

Елена не помнила, как вышла из дома и как бежала по городу до отделения. Этот четвертьчасовой промежуток времени совершенно выпал из ее памяти. Пришла в себя она только тогда, когда увидела сына и убедилась в том, что он цел и невредим, только сильно испуган.

Сын был для Елены всем – самой главной радостью, самым близким человеком, светом в окошке, надеждой (хотелось верить, что и опорой), смыслом жизни… Она тряслась над ним не только потому, что он был единственным и к тому же часто болел, но и потому, что на собственном печальном опыте узнала, как подчас невинное на первый взгляд событие, шутка, игра, может перечеркнуть всю жизнь. Слава богу, что ей хватало ума сдерживаться, не перебарщивать с опекой, чтобы сын рос человеком самостоятельным. Впервые отпустив Рому от себя – одноклассник пригласил провести выходные на даче, – Елена места себе не находила, казалось, за двое суток и глаз не сомкнула, но звонила сыну всего два раза. В пятницу вечером – узнать, благополучно ли доехали, и в воскресенье утром, уточнить, когда ждать возвращения – к обеду или к ужину. Заодно порвала с тогдашним своим любовником, который, узнав об отъезде Ромы, неприлично обрадовался и сказал что-то вроде: «Наконец-то мы можем побыть вдвоем». Елена спокойно, не повышая голоса, несмотря на то что внутри кипел прямо-таки вулканический гнев, объяснила идиоту, что ему лучше найти себе женщину без детей. Закончив объяснение, сунула уже бывшему любовнику в одну руку принесенную им бутылку вина, а в другую – розу на длинной ножке, традиционный субботний дар, и указала на дверь.

После того случая она уже не рассматривала, не воспринимала никого из мужчин в качестве спутника жизни. Какой смысл тешиться иллюзиями, если в конце концов им, иллюзиям этим, суждено разбиться? Подруги, у детей которых были отчимы, в один голос утверждали, что мужчинам нужно время для того, чтобы привыкнуть к детям. Пока, мол, вместе жить не начнете, ничего ожидать не стоит. Но Елене это утверждение казалось по меньшей мере странным. Разве правильно решаться на столь серьезный шаг, как брак, в надежде на то, что муж «привыкнет»? А если не привыкнет, что тогда? И разве любовь к женщине не означает любви к ее ребенку? Как можно разделять мать и ребенка? Как можно радоваться тому, что «наконец-то мы остались одни» (ох уж это гаденькое «наконец-то», оно взбесило Елену больше всего), да еще и потирать при этом руки? К черту таких кавалеров! Недаром персидский поэт и философ Омар Хайям сказал: ты лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Нынешний друг, бухгалтер с хлебокомбината Максим Михайлович Манухин, которого в городе прозвали МММ, в первую очередь нравился Елене своим отношением к Роме. Дети очень чувствительны и ранимы, а подростки в особенности. Всюду им мерещится покушение на их права и свободу, то и дело кажется, что их, пятнадцати-шестнадцатилетних, продолжают считать детьми. Максим общался с Ромой как с равным. Обращался к нему на «вы», интересовался его мнением по поводу различных событий, происходивших в городе (глобальные мировые проблемы Максима совершенно не занимали), деликатно высказывался по поводу творчества. Хвалил сдержанно, мог сказать, что «вот это» не очень нравится, короче говоря – не подлизывался. Ну и, конечно же, никогда не позволял себе намеков на то, что Рома ему мешает или чем-то тяготит. Одно время, поначалу, Елене казалось, что с Максимом у нее может что-то получиться, но это наваждение быстро прошло. Она поняла, что отношение Максима к Роме не является чем-то этаким, особенным, «утверждающим и подтверждающим», как выражалась мама. Просто характер у человека такой, уживчивый. Умеет он нравиться людям и находить с ними общий язык. А если вникнуть, то ему все едино – что Рома, что Ерема… По большому счету он и к Елене относился так же, вполне допуская, что на ее месте могла бы быть другая женщина. Елена не обижалась. После исчезновения мимолетного наваждения ее отношение к Максиму было точно таким же. Приятный интеллигентный человек, заботливый любовник, непьющий, неназойливый, необременительный. Да-да, именно так – необременительный. Это слово лучше всего подходило Максиму. Но не боец, не защитник, не опора. Узнав про Еленины проблемы с «варягами», вздохнул и посоветовал отступиться. Сказал, что против лома нет приема и что любой мелкий бизнес рано или поздно приводит к крупным проблемам. И вообще учителю математики с многолетним опытом ведения собственного дела лучше податься в бухгалтеры. Свою профессию Максим считал лучшей на свете. Сидишь себе тихо-спокойно в кабинете, циферки в графы вписываешь и, самое главное, не принимаешь никаких решений. Все определяет директор, а бухгалтерское дело – исполнять.

Максим работал на хлебокомбинате уже пятнадцатый год. Пересидел трех директоров (одного застрелили, другого заменили, третий умер от инфаркта прямо в кабинете) и втайне, кажется, этим гордился. Зная, что отец Елены когда-то был главным инженером хлебокомбината, и желая сделать ей приятное, Максим любил повторять, что сейчас комбинат уже не тот, что раньше, при социализме. Елена однажды не выдержала и спросила, откуда он мог знать, каким был комбинат три десятка лет назад. Максим уловил в ее голосе раздражение и больше на эту тему не разглагольствовал. Он вообще очень чутко улавливал ее настроение, он все чутко улавливал и старался делать то, чего от него ожидали окружающие. В постели это качество Елене очень нравилось, а вот в жизни не нравилось совсем. Человек, тем более мужчина, не должен быть похожим на флюгер, поворачиваться по ветру. Она удивлялась тому, как бесхребетный конформизм Максима расходится с его мужественной внешностью. Чеканный профиль, волевой квадратный подбородок, гордая посадка головы… Ах, как часто внешность бывает обманчива. Станислав тоже был таким мужественным, таким надежным…

Станислав… Станислав как в воду канул, за все эти годы ни разу не подал весточки о себе, не попробовал разыскать Лену, несмотря на то что сделать это было нетрудно, ведь она жила по тому же самому адресу, который указывала в анкете при поступлении в институт. И номер домашнего телефона у нее не менялся. Реставрация отношений со Станиславом была невозможна, но если бы он захотел увидеть сына, поддерживать с ним отношения, то Елена бы этому препятствовать не стала. Тут Роме предстояло решать, не ей. Но Станислав не давал о себе знать. Однажды в телевизионном выпуске новостей Елена увидела сюжет о приезде премьер-министра в ее альма-матер. За спиной ректора мелькнуло знакомое лицо. Станислав совершенно не изменился, только волосы импозантно тронуло сединой. «Раз стоял сразу за ректором, значит, сделал карьеру», – подумала Елена и переключилась на другой канал. Рома, помнится, еще удивился, чего это вдруг мама смотрит футбол?