Игорь Шпотенко - На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя

Первый спуск не вызвал особого восторга у парня. Клеть шумела и стучала по расстрелам крепежа ствола, ее болтало и казалось, что трос не выдержит двадцати человек шахтеров внутри клетушки, да еще и постоянно лилась по стволу вода. Спустились на 175 метров потом на карете (обрезанные старые вагонетки с деревянными лавками цеплялись к паре лошадей и так ехали примерно 20 минут до уклона. Потом каждый по своим местам. Николай нес на плече обушок и кирку, в руке пилу и светильник, который давал небольшой световой лучик. Пройдя больше ста метров по уклону, они полезли в лаву. Забой был крутым, а пласт маломощным, так что сразу стали на колени. Иван рассказал кто чем будет заниматься в течении смены, что по три рамы значит по три тонны на каждого, то есть им в своем уступе надо за десять часов нарубить шесть тонн уголька, а всего уступов в лаве десять и работяг вышло всего двадцать, так что в конце смены шестьдесят вагонов должны быть на опрокиде.

Работали молча, обушком отбиваешь уголь, затем лопатой кидаешь на рештак в уклоне бремсберга, киркой подравниваешь углы уступа, пилой пилишь стойки и опять тыльной стороной обушка забиваешь эти стойки в кровлю вместе с распилами – получается рама, это метр на метр и на метр.

Первую свою смену Коля не помнил, как закончил, но яйца остались при нем и норму они дали полную. «Ну ты и гигант, первый день и с нормой, даже приловчится смог под меня» смеялся перед посадкой в клеть Иван. «Что толк будет?» спросил десятник на выходе со ствола у улыбающегося белыми зубами Ивана. «Наш человек. Спасибо тебе, Степанович за напарника» – отчеканил забойщик и похлопал Николая по мокрой от пота спине.

Но не все хорошее ждало молодого забойщика на верху. Утро 21го марта 1915 года выдалось холодным, прошел снег с дождем и подморозило. Зима не хотела уступать разгулявшейся раньше времени весне. Шахтеры торопились по быстрее пройти в теплую баню, чтобы скупаться в горячей воде и одеть на себя сухое, а мокрые шахтерки развесить на просушку до следующей смены через 12ть часов. На выходе с бани стояли Назар Гаврилович с Мариной и о чем-то беседовали. Марина стояла в черном платке. Увидев парня, они замолчали и пошли к нему на встречу. Что-то больно кольнуло Николая в сердце, страшные и не понятные уму мысли полезли в голову парню. «Прости нас Колюшка» – тихо. как то по матерински сказала Марина, «не уберегли мы Феклушку, царствие ей небесное и вечная память. Представилась она блаженная при родах первенца твоего и даже фельдшер наш ни смог ничего сделать. Стало сердце у ее родимой в тот момент … как родился парень –богатырь.» «А ребенок?» – выдавил из себя сквозь нахлынувшее удушье от слез, Николай. «Дитя то где?». «Да с ним все в порядке, у вас в коридоре недавно привела еще одного ваша соседка Люська, так у нее молока два ведра хватит и на твоего и еще сцедит» – выстрелила скороговоркой Марина. «Там на похороны уже готовят все ты не переживай, ты теперя че уже нашинский полностью, хотя и день всего, как приехал» сказал Назар и закурил очередную самокрутку.

К двенадцати часам дня все было готово к похоронам, батюшка отпел вновь представленную Феклу, на погосте появилась еще одна могила, Фекла лежала в гробу оббитом розовой материей, как будто спала. Николай не отходил от жены ни на минуту. К часу пришли певчие и гроб вынесли на улицу. Как по заказу вышло весеннее солнышко, будто и оно спешило попрощаться с невинной душой молодой женщины. До погоста несли на руках. Во время прощания Коля взял холодное лицо жены в руки, трижды поцеловал в лоб и губы и тихо сказал: «Жди меня, родная, я не долго и к тебе.» Закопали быстро. Земля была мягкая, как пух. Крест и полотенце на него закончили процесс. Поминали на обеде без спиртного, так как похороны не отменяли выхода на работу.

Николай пришел в свою комнату. На столе так и стояли тарелки с вчерашней, принесенной им для жены, кашей с мясом и хлеб. Николай сел, подпер ладонями подбородок и зарыдал, как не рыдал он еще никогда в жизни. Поднявшись и немного успокоившись, он зашел к соседям глянуть на сына. Люська, большая крупная молодуха с широкими бедрами и ведерными грудями встретила парня приветливо. Ее муж, то же забойщик с одной смены с Николаем, еще спал перед ночной. «Простите меня пожалуйста, но теперь я просто не знаю, что делать и как мне быть». «Ничего, как ни будь пробьемся, у меня детишек семеро и еще один не помешает, а нас кумами возьмешь вот и поладим по-родственному» – чуть улыбнувшись сказала женщина. «С остальным то же поладим будет не один муж, а два, хай бабы об завидуются» и она еще раз улыбнулась Николаю. В этой улыбке парень почувствовал какую-то общую заботу о себе, которую он до селя не знал. Это был простой шахтерский, рабочий коллектив. «Люська, кто там у нас у гостей»? – спросил муж с соседней комнаты поскрипывая железной сеткой настоящей кровати. Из-за легкой шторы высунулась лохматая рыжая голова с такими же рыжими, как у кота, усами. Николай сразу же узнал соседа по уступу в лаве. «Здоров будь» – обратился рыжий к Николаю. «Я Семен Большаков, а ты сосед Николай. Прими наши соболезнования.» и мужики пожали друг другу руки. «Ого, вот это жимчик» заулыбался Сема. «Да и ты не хиляк» ответил Николай. «Да если б он был хилый разве настрогал бы столько детишек гад такой, каждый год как скаженный» – вытирая тарелки рассказывала Люся, «как пристанет, то не отстанет пока не сделает все что надо». «А ты вроде не хочешь, видно спишь, когда я их делаю?» – поддержал разговор Семен. «Смена сейчас ты идешь?» «Да» сказал Николай вставая. Жизнь продолжалась.

Через десять дней, как только зажила пуповина, по крестили мальца. Кумой пошла Люська, а кумом Иван. Батюшка не стал уговаривать с именем и нарек мальца отцовским именем Николай. Так 21 марта 1915 года в день смерти своей матери родился Стрельников Николай Николаевич. Отметили скромно, так как работы никто не отменял.

Прошло два года. Коля рос без матери крепким и смышленым ребенком. До года он практически жил в семье кумовей с ихними детьми и Людмиле сказал свое главное слово МАМА, хотя она и была его крестной матерью. Николай смог забирать сынишку только по выходным. В эти дни Коля старший устраивал Коле младшему праздники. Он не спускал парнишку с рук, носил его на плечах по всему руднику, если на шахту приезжала лавка с большого города, то скупал все, что можно и нельзя, а с понедельника все начиналось сначала – шахта, сон, опять сон и шахта. Николай хорошо зарабатывал, он все думал, что как бы радовалась его Феклушка, если бы была жива, тем рублям, что он приносил. За одну получку можно было купить три коровы. И Николай мечтал, что наступит то время, когда война закончится и они смогут вернуться домой в таежный край со своим сынишкой. В феврале1917го объявили, что, царя больше нет и страной руководит какое-то временное правительство и Керенский. Рудник работал в прежнем режиме, и даже кормить стали лучше, а высчитывать за это меньше. Потом с Луганска приехали пять мужиков и собрали большое собрание, как они назвали – митинг у здания управления рудником. Николай, как раз только выехал с шахты, скупался и шел в столовую завтракать. Собрался почти весь рудник послушать новости с города. Эти мужики объявили, что они большевики и развернули красный флаг на палке с неотесанной корой, видно сломали где-то по дороге сюда. Первый выступающий сразу начал говорить, что мы все должны работать только по восемь часов, что зарплата должна быть вдвое большей и что нас всех эксплуатируют злые люди. Он призывал не ходить больше на работу, а объявить забастовку и потребовать свои права, затем создать какие-то профсоюзы и выдавать руководству шахты свои требования. Другой постоянно мотал перед нашими лицами этой красной тряпкой на палке. Били их долго, били по-человечески честно и сильно. В конце их умыли, посадили на скамейку, дали попить, по самокрутке и объяснили, что наш рудничный порядок мы нарушать никому не позволим и если они еще раз сунут к нам свой революционный вонючий нос, то опустим в шахту и заставим там работать, а не языками молоть. Флаг красный отдали детишкам в детсад для кукольных костюмов. После чего их отпустили.