Никтория Мазуровская - Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

Прижал ее к себе еще крепче, притиснул, пытаясь слиться с ней кожей, стать одним целым.

– Это не имеет значения, – она качнула головой, уткнулась в его плечо, глубоко вдыхая любимый запах, пытаясь надышаться впрок, чтобы вся им пахла.

Вика не испытывала сейчас ненависти к нему,– ни за обман, ни за любовь его. Она с ним прощалась. Хотела запомнить. Заполнить все свое существо его запахом, ощущением его рук на своем теле, теплом его объятий.

– А что имеет значение, Золотце?

– Ты. Мне. Больше. Не. Нужен.

По слогам сказала. Выделяла каждое слово специально. Ножами ему их в сердце вгоняла по самую рукоятку. И проворачивала. Сердце ему на куски крошила. В фарш перемалывала. Мстила.

Он простоит так еще пару минут, а может, часов. Не скажет ей и слова.

Он принял свою вину. Сам виноват. Сам все разрушил.

Возможно, она его простит, когда-нибудь, а может нет. И тогда этот вечер будет для него последним, когда он пришел в свой дом и держал в руках свою женщину.

Сава вскрыл ее нутро. Своей любовью. Своим присутствием в ее жизни. Вскрыл и переделал так, как ему казалось правильным.

Но забыл. Забыл, что жизнь та еще сука, и все может закончиться.

Сейчас она дала им возможность попрощаться людьми, любящими друг друга. Вика дала им такой шанс, потому что ей самой нужно будет за что-то цепляться чтобы не захлебнуться в своих чувствах, в своей ненависти к нему.

Она будет его ненавидеть. Будет.

И он будет ее ненавидеть. За себя. За любовь. За боль. За все.

А потом ему останется только ждать. Просто ждать.

Поцеловал ее макушку. Еще раз вдохнул свежий аромат духов и нежный запах ее собственной кожи, ее запах.

– Я люблю тебя.

Нехотя, с титаническим трудом разжал руки.

Отошел на шаг.

Еще на шаг.

Отвернулся от голубых стеклянных глаз, полных слез.

Медленно прошел к двери и остановился у прихожей. Столик и его связка ключей на нем.

Спиной чувствовал сверлящий пронзительный взгляд и ее ожидание его действий.

Сейчас Вика не могла предугадать его решение и поступки. Она проехалась по нему, как танк, размазала своими словами, сделала больно. Выгнала его. Или он дал ей это сделать?

Смотрела в застывшую каменную спину, обтянутую белой сорочкой и ждала.

Сава звякнул ключами, положил их в карман брюк и вышел за дверь, тихо ту прикрыв.

Взял ключи.

Взял.

Значит он верит, что есть шанс. Что она сможет пережить. Отпустить и начать заново. Опять себя переломает, через мясорубку пропустит и позволит вернуться в свою жизнь.

Ноги занемели, подогнулись и она сползла по стене на пол. Легла, прислонившись горячей щекой к прохладному дереву.

– Я люблю тебя…

Теперь она ненавидела весну.

Сейчас. 2017 год.

Это очень странно: хоронить кого-то в такой погожий летний день. Очень странно и очень больно. Смерть – это всегда неожиданно, некрасиво и адски больно. Она не выбирает подходящего времени, просто приходит,– и все. Забирает дорогого человека в лучший мир, а может в пустоту или космос,– не важно. Главное, что забирает и уходит, а то, что будет происходить с живыми, с теми, кто остался, ее не волнует. Живые – не ее забота.

Сколько смертей Вика видела, пока училась и работала в больнице. Много, мало?

Люди рождаются и умирают, это совершенно естественный процесс, как и старение людей, увядание растений.

Смерть – это естественно.

Но Вика оказалась к ней не готова. Совершенно. Она бабахнула по ней, сбила с ног, вышибла все мысли из головы.

Ее бабушка, любимая и обожаемая бабушка, умерла. В прекрасный погожий день, когда солнце стоит высоко-высоко и сладко греет воздух, небо голубое и ясное, в кружевах белых облаков. Птицы поют и щебечут.

Отличный день для похорон.

Вика долго не верила. Даже, когда бросила все дела, работу, и примчалась в другую страну, за тысячи верст от дома, не верила. Когда прочитала заключение патологоанатома, не верила. Когда помогала с организацией поминок, звонила в ритуальное бюро и сообщала всем многочисленным родственникам, – не верила.

А сейчас, слушая заунывную речь священника, глядя на толпу абсолютно не важных, для нее лично людей, поверила. Осознала.

Но, почему-то не прониклась горем, не отличала нового оттенка боли в своей душе от потери, а смерть такого человека, как Екатерина Михайловна, это будто смерть целой эпохи и что-то внутри должно было у нее поменяться.

Или она настолько привыкла к страданиям за эти годы, что уже просто не ощущает ничего?

Почему ей не больно?

Грустно и печально, да. Но, почему смерть женщины, которая была ей ближе матери, воспитала ее, не затронула и не сломала ее?

Может, она какая-то ненормальная стала?

Интересная мысль. Но, как-то немного… запоздалая. Очень бы хотелось, чтобы все это было лишь выдумкой воспаленного мозга или сознания, но только реальность может быть настолько жестокой.

Возможно, дело в том, что Вика себя морально готовила к этому дню? Подсознательно понимала, что еще пара лет, и ей позвонят и скажут, что бабушки больше нет?!

Бабуля храбрилась, и по телефону всегда отвечала бодро и весело, но… Ей было восемьдесят пять. Она родила пятерых сыновей, помогла вырастить всех своих внуков, похоронила мужа, с которым прожила шестьдесят лет душа в душу. Она была старой. Ходила с палочкой, и с каждым годом «росла вниз», как сама говорила. Память подводила все больше, а за последние полгода она стала всё забывать, путалась в датах, именах, событиях.

Она медленно умирала, и никто не мог этого изменить.

Поэтому ли ей не больно? Вика, как единственный врач в их семье все понимала, видела и подмечала, готовила себя морально к этому дню, смирялась?!

Твердая и сильная рука брата опустилась на ее плечо, и она подняла на него взгляд. Он тоже храбрился, стиснул зубы так, что желваки заиграли, но подбородок обиженно дрожал, и глаза были полны непролитых слез.

– Пойдем, – он мягко обхватил ее плечи и потянул за собой, но она и шагу не сделала.

– Езжай, Максим, а я еще побуду, мне надо… тут побыть.

Он какое-то мгновение всматривался в ее лицо, что-то искал и пытался увидеть, но, по-видимому ничего не нашел, отпустил ее плечи и отошел на шаг:

– Звони, я потом тебя заберу, ладно?

– Хорошо, – кивнула, – Иди.

И брат ушел, не оборачиваясь. Ему тоже было тяжело смотреть, как могильщики засыпают могилу землей. Невыносимо было ему слышать, как бьются рыхлые комья земли о крышку гроба.

Вика снова опустилась на каменную лавочку возле кованного маленького забора, ограждающего могилы ее семьи от остального старого кладбища.

Вздохнула, впитывая в себя запах цветущих рядом фиалок. Дедушка их очень любил, и бабушка их тут посадила давно. А теперь нужно будет посадить ландыши – их любила бабуля.