Елена Арсеньева - Академия обольщения

Алёна нерешительно оглянулась, как если бы отсюда, с Ярославского вокзала, могла увидеть свой поезд, стоящий на перроне Казанского. Не видно. К тому же его уже, конечно, давным-давно отогнали куда-то на запасные пути. Поди найди тот ножичек!

Можно будет поискать Катю в Нижнем. Можно. И даже найти можно. А вдруг она упрется и все равно ничего не скажет?

Очень может быть, между прочим. Если история выйдет наружу, она запросто лишится работы. Сейчас с этим строго. Кстати, не исключено, что парни ей тоже заплатили – именно за то, чтобы она их не выдавала. И она отдала им копии билетов. Поэтому будет молчать, как рыба об лед, выражаясь языком какого-то персонажа Тэффи. Конечно, останется еще общий железнодорожный компьютер с фамилиями и номерами паспортов всех, кто покупает билеты на РЖД. Но к нему Алёне вообще в жизни не подобраться. Вот если бы милиция запросила информацию…

Опять за рыбу гроши!

Нет, надо все забыть. Поскорей забыть и не дергаться. Выкинуть из головы, как будто и не было в жизни Алёны Дмитриевой этой ночи, этих трех парней, которые ее… Которые, очень может быть, и в самом деле ничего с ней не сделали, только страшно, невероятно, чудовищно унизили. За что, зачем, ради чего? Чтобы заплатить ей тридцать тысяч?

Нет, правда, сумма очень даже немалая. И за что?

Фантастика какая-то, честное слово…

А что, собственно, фантастического?! Зачем усложнять ситуацию? На самом деле все просто. Ну очень просто. Парни вчера перепились, вот и начали куражиться над невзрачной и с виду затурканной бабенкой. К утру парни очухались, оценили последствия куража и испугались, что бабенка, проспавшись, заявит в милицию. И решили от нее откупиться самым пошлым образом.

Ну и откупились. И даже весьма щедро, не правда ли? Будь Алёна той, за кого они ее приняли, она бы, очень может быть, была даже счастлива…

А она не счастлива. Вот вообразите себе! Не счастлива, и все тут.

Она чувствует себя оскорбленной еще сильнее. Поруганной себя чувствует!

Надо вышвырнуть поганые деньги, эту оскорбительную подачку! Пусть их ветром разметет, пусть вокзальные бомжи подберут презренные бумажки и пропьют их!

Алёна с яростью сжала кулак в кармане куртки и вытащила его. Скомканные купюры торчали между ее пальцами, как разноцветные червяки. Алёна брезгливо передернулась и уже начала разжимать было пальцы, как вдруг нахмурилась озадаченно.

Ну да, все это очень хорошо, конечно, весьма благородно. Прямо тебе Настасья Филипповна, которая бросает деньги Рогожина в камин… Сколько там было-то, в той пачке? Сто тысяч, кажись? Да, сурово… Выбросить купюры – классное средство для растоптанного, изнасилованного самолюбия. Но каким образом писательница Дмитриева доберется потом до издательства? Оно ведь аж на «Войковской» расположено. Туда на метро пилить да пилить. Сначала по кольцу до «Белорусской», потом по радиальной…

Ладно. Алёна возьмет из грязных денег ровно семнадцать рублей на проезд, а остальное вышвырнет к черту.

Хотя стоп… Она ведь деньгами уже немного попользовалась: покупала воду, потом творожки, ложечку, платочки одноразовые, салфетки гигиенические, кофе черный… Сотни как не бывало.

«Это ничего не значит!» – запальчиво сказала сама себе Алёна. Не считается! Она просто забылась. Совершала покупки почти в бессознательном состоянии.

Хорошо, тогда так. Она заберет из оставшихся денег только семнадцать рублей на метро, а остальные выбросит в урну. Немедленно! В издательстве ей дадут гонорар, и никаких проблем не будет.

Алёна отсчитала ровно семнадцать рублей, положила их в карман, остальные же купюры, брезгливо придерживая двумя пальцами, понесла к ближайшей урне.

– Дэвушка… – тихо сказал в ту минуту кто-то за ее левым плечом.

Алёна оглянулась. Рядом стояла невысокая женщина лет тридцати со скорбным выражением смуглого, худощавого лица. На ней были черный платок, черная тяжелая куртка и черная юбка почти до земли. Волосы у нее тоже были черные, ну и глаза в тон.

– Дэвушка, помогите, – пробормотала женщина с отчетливым акцентом.

Алёна растерянно моргнула. Видимо, и в самом деле крепко незнакомку приперло, если называет дэвушкой особу старше себя лет на десять как минимум.

– Мы с сыном ехали на похороны моей сестры, – тихо проговорила женщина, глядя на Алёну с молящим выражением и выдвигая из-за спины мальчика лет тринадцати, такого же чернявого и худенького, как она сама. – И нас обокрали. Сумку разрезали, все вытащили. Теперь даже доехать не на что. А сестра, бедная Айша, жила в Ярославле. Нужно на билет насобирать. Пожалуйста, хоть немного денег дайте… помогите, чем можете…

– Ах вы, бедняжки! – воскликнула какая-то бабулька, тащившая мимо сумку-тележку и невзначай прислушавшаяся к разговору. Сунула мальчику несколько монеток. – На, купи себе мороженое.

– Спасибо, бабушка, – всхлипнула женщина, а мальчик проводил добрую бабулю странным взглядом.

– Скажи бабушке спасибо, – дернула его за рукав мать, и отрок послушно просвистел сквозь зубы:

– Спссс!

– Дэвушка, помогите, а? – простонала женщина, шныряя черными глазами от купюр, зажатых в руке Алёны, к ее лицу. – Ради Христа!

– Какой-то тебе Христос? Ты ж небось мусульманка! – хмыкнул проходящий мимо парень с яркими голубыми глазами и соломенными волосами. – Во наблатыкались, а? У японца попрошайничала бы, то кого б вспоминала? Не давай ей ничего, слышишь! Дурят вас, дурят… Ну сколько можно дурить?!

Мальчик что-то буркнул, Алёна различила звуки «е», «б», «х» и некоторые другие, а впрочем, все слилось в единый речевой поток. Наверное, это было какое-то их национальное выражение неодобрения.

– Не слушай злых людей, пожалей нас! – исступленно воззвала женщина, и глаза ее словно бы впились в глаза Алёны, ввинтились в ее зрачки, как два буравчика, и продолжали бурить мозг глубже и глубже, словно стремились добраться до того места, где располагалась та самая жалость, к которой она и взывала. – Помоги, краса-авица, помоги нам!

Ну если уж она не только дэвушка , но и краса-авица … А те в поезде как ее называли?!

Алёна пожала плечами и протянула женщине то, что сжимала в руке:

– Возьмите. Всё возьмите. Да берите же! Тут почти тридцать тысяч. Вам хватит, чтобы доехать до места, там пожить и назад вернуться. Еще и семье сестры своей поможете.

Маленькие черные глаза женщины стали большими-пребольшими.

– Кому? – спросила она растерянно.

– Ты чо, мама? – по-взрослому неодобрительно посмотрел на нее сын. – У тебя чо, склероз? Мы ж к тете Айше, к твоей сестре, едем в Новгород. На похороны. У нее же муж умер. Ты чо, забыла?

Вроде бы сначала было сказано, что упокоилась сама бедная Айша, причем в Ярославле, а не в Новгороде. Или Алёна что-то перепутала? Может, Айша умерла в Ярославле, а муж ее – в Новгороде? А впрочем, все это не играло никакой роли. Главное – избавиться от денег!