Елена Арсеньева - Академия обольщения

Алёна почти насильно всунула красно-голубовато-малиново-желтую пачку в маленькую смуглую руку, брезгливо отерла ладонь о брюки (мало того, что деньги обжигали ее, еще и рука женщины оказалась потной и неприятной) и ринулась к метро.

Может, конечно, чернявые мамаша с сыночком на самом деле жулики. Но неважно! Главное – проклятые деньги больше не марают ей руки. Конечно, лучше бы, если бы мать и сын и впрямь оказались жертвами вокзальных грабителей. Тогда деньги, полученные Алёной от мерзких парней, словно бы очистились, поскольку пошли бы на благое дело. Да и сама она словно очистилась бы…

Ага, теперь осталось только завернуться в драдедамовый зеленый платок – «общий такой у нас платок есть, драдедамовый»! – накрыть им совсем лицо и голову и лечь на кровать, лицом к стенке… чтобы только плечики да тело все вздрагивали… совершенно как у Сонечки Мармеладовой. А сестра злосчастной Айши, ни слова не говоря, подошла бы к постельке Алёны и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги бы ей целовала, встать не хотела… Ну один в один Катерина Ивановна из «Преступления и наказания»!

Нет, лучше выкинуть все из головы. Все, что случилось, забыть!

Главное доказательство несусветного унижения Алёны Дмитриевой – поганые деньги – считай, выброшены. Она свободна.

Забыть!

– Дэвушка! Да подождите, дэвушка!

Вообще-то Алёна отвыкла по жизни от такого обращения, однако сегодня ее называли подобным образом второй раз, можно было и обратно привыкнуть. Наша писательница обернулась и с изумлением уставилась на две догонявшие ее особы.

Вот уж кого никак не ожидала увидеть вновь! Ведь это были те самые мама и сын, которым она только что и с превеликим душевным облегчением сплавила на Ярославском вокзале деньги, заработанные темной, жуткой ночью.

Почему они бегут за Алёной? Отчего не направляются прямиком в Ярославль, Новгород или куда им там было нужно? Как бы бедную Айшу и ее столь же бедного супруга не схоронили без них.

– Дэвушка! – Мамаша обогнала сына и махала рукой, сигналя Алёне. – Подождите! Ох, мы аж запыхались… Вот, заберите…

И она сунула Алёне то, что держала в руке.

Алёна присмотрелась – да так и ахнула: это были деньги. Те самые грязные деньги, от которых она с таким облегчением избавилась! Алёна узнала тысячные купюры (на одной что-то вроде буквы «зю» в верхнем уголке), да и вид прочих был знаком. Четыре пятитысячных. Пять тысячных. Пятисотки и прочее.

– Что? – пробормотала она, не веря глазам и ушам. – Забрать? Почему?

Мелькнула мысль: женщина каким-то образом (каким, интересно?) прознала о том, сколь несусветным образом достались щедрой «девушке» деньги, и решила не поганиться о них и не поганить своего невинного сыночка.

Нет, бред. Тогда второй вариант: насильники подсунули Алёне фальшивые деньги. Чернявая мать пошла с ними брать билеты в кассе, а ей там и открыли глаза. Еще повезло, если не вызвали милицию, сейчас с фальшаками строго. И вот она, пылая праведным гневом…

Хотя нет. Прошло минут пять, она не успела бы ни к какой кассе. Да и гнева на лице женщины не видать. Зато легко отыскать выражение растерянности и пристыженности:

– Пожалуйста, дэвушка, милая, возьми свои деньги. Нам стыдно. Мы ж тебя обманули!

Алёна ошеломленно хлопнула глазами.

Мамаша топталась на месте и зачем-то размахивала рукой, в которой сжимала деньги, а другой рукой она постоянно проводила по лицу, словно пыталась стащить прилипшую к нему маску стыда, да все никак не удавалось. И говорила:

– Нету у меня никакой сестры в Ярославле. И в Новгороде нету. И Ваха мне не сын, просто подельник. Мы с ним деньги обманом у людей выпрашиваем, потом старшому сдаем. Обычное дело! Конечно, лохов сейчас поменьше стало, народ ученый, а все же часто удается мозги людям запудрить, не бедствуем. Никогда не было нам дураков жалко, но теперь… теперь решили людей больше не обижать. Забери свои деньги. Возьми, слышишь?!

И тут случилось, как утверждала впоследствии Алёна, чудо: деньги сами вползли к ней в руки. В то же мгновение мама с сыном резко повернулись и кинулись наутек, словно Алёна была работником милиции, которому они только что всучили взятку – и сами испугались содеянного…

Алёна была так ошарашена, что только головой покачала. Потом тупо повернулась – и пошла своей дорогой в метро, сжимая деньги в кулаке и размышляя о странностях человеческой природы. Ночью в поезде парни, которые казались порядочными людьми, жестоко оскорбили свою спутницу, а двое гнусных вокзальных бомбил, фальшивых побирушек, а то и откровенных воришек, вдруг решили покаяться и даже вернуть деньги, которые выманили у жертвы обманом. Ну не чудеса ли в решете?

Вообще жаль, конечно, что Алёна не оглянулась. Кое-что интересное непременно явилось бы ее взору. Скажем, она увидела бы высоченного и широкоплечего мужика в милицейской форме, который пронзительным взором мерил мамашу с сыночком. Видимо, парочка была ему давно и хорошо известна. Как и ее проделки. Убедившись, что деньги ненормальной дамочке возвращены, он величаво кивнул, погрозил злосчастным бомбилам кулачищем и неспешно удалился, орлиным взором окидывая подвластные ему вокзальные владения.

Упомянутые бомбилы провожали его взглядами, в которых страх смешивался с бессильной злобой.

– Вот же гад этот Васильев, а? – простонал мальчик Ваха злобным взрослым голосом, и все двадцать лет прожитой жизни (он уродился малорослым и тощеньким, поэтому, обладая известным артистизмом, запросто «косил» при надобности под мальчонку) отобразились на его костлявом личике. – Как с неба свалился, никакого спасения от него нет… би-ип (на Ваху, надо сказать, никаких эвфемизмов не хватит, поэтому пощадим читателя, не будем воспроизводить игру его слов!)! А ты тоже хороша, сразу кинулась деньги возвращать, би-ип… Нам же старшой говорил: если Васильев снова наедет, бежать прямиком к нему, к старшому. У него прямая связь с начальником ментуры, там все смазано, все улажено, он бы Васильеву сразу… А ты понеслась, как вздрюченная, би-ип ты этакая!

– Сам ты би-ип, би-ип и переби-ип! – огрызнулась его верная боевая подруга. – Старшой, он где? Ищи его! А Васильев вот он, рядом. Я ж его знаю, он за кулаком в карман не лезет. Ты не видел, как он Кольку разукрасил? Ну, того, который под инвалида чеченской войны косит? Начал он какую-то мамашу рыдающую бомбить, Васильев тут как тут. Нос Кольке сломал, и ничего! Ни старшой его не остановил, ни ментурский начальник. Васильев же ясно говорил: если кого словит на месте преступления, пощады не будет. А нас он видел! И у нас не пятисотка какая-нибудь, а в особо крупных размерах. Мне со сломанным носом ходить неохота! Понял, би-ип? Да ведь ты и сам струсил, когда Васильева увидел, би-ип!