Екатерина Мурашова - Детдом

– Послушай, а Кай-то все это время знал, где находятся сокровища, или нет? – спросила Ира.

– А где был крест Ефросинии, пока они все туда-сюда ходили? – спросила Любаша.

– Крест Ефросинии все время был у Ольги. Как-то так получилось, что, когда Варсонофий выбросил крест из горящей избушки, именно она подняла его с земли и дальше хранила у себя, выдавая на подержание тем, кто желал на него посмотреть и прочее. То, что Кай отослал крест вместе с Ольгой, тоже вполне объяснимо – ведь он не очень хорошо представлял себе дальнейшее развитие событий и стремился обезопасить все и всех, кого мог. Если в чем-то его тогдашнее поведение кажется не очень логичным, то здесь нельзя забывать и о том, что молодой человек был ранен, пережил в избушке сильнейший стресс и потерял много крови.

Крест Кай нашел легко и сразу. Большой Иван, который в последние десять лет жизни стал человеком верующим, по всей видимости, как-то использовал святыню в своей повседневной духовной практике и поэтому хранил крест отдельно от всего остального – в специальной нише, выдолбленной в одном из бревен зимовья. Кешка, по всей видимости, вспомнил об этом тайнике или просто вычислил его по другим сохранившимся у него воспоминаниям.

Что же касается остальных сокровищ, то об этом дальше.

Идея русского национализма всегда представлялась мне небогатой. Непосредственное знакомство с ее сторонниками только укрепило мое и так-то не слишком высокое о ней мнение.

Пока дело не доходит до откровенного ксенофобического мордобоя, то есть до чистой биологии, которая заставляет стаю галок бить и гнать прочь галку-альбиноса, они, похоже, просто не знают, что делать. Единственные, кто действительно пострадали в этой истории с националистами – это бедняга Амаршан и музыкант Женя. Амаршана, «черного» по определению, отловили, когда он в одиночку отправился на разведку и по настоящему начистили ему его откровенно кавказскую физиономию. Женя был у них под вопросом (то ли цыган, то ли еврей?) и трогать они его, в общем-то, сначала не собирались. Но он вдруг отчего-то впал в такое боевое неистовство, которого просто нельзя было от него ожидать. Владимир потом объяснил мне, что это проявление его неврологической болезни, однако, националистам, на которых он кинулся, от этого было не легче. В конце концов Женю пришлось просто связать.

То, как они потом пытались с нами договариваться – это просто смех и слезы. Кая, даже раненного и уже почти на грани полного отключения (на него крайне угнетающе подействовало то, что не удалось отослать к чертовой матери девушек и музыкантов «Детдома»), они просто боялись. С нами, старшим поколением, держались с напускной наглостью и пренебрежением. «Детдомовцев» и девушек пытались запугивать. Размахивали бейсбольными битами, как герои какого-то американского фильма. Все время совещались между собой и никак не могли найти верный тон.

Честно сказать, мы со Светкой так вымотались от всего этого, что просто расстелили спальники и легли спать. Кажется, это произвело на националистов довольно странное впечатление. Один из них (по-видимому, теоретик движения) даже заявил, что над Гитлером вся интеллигенция тоже сначала смеялась и презирала, а потом горько пожалела. В его словах, безусловно, был некий резон, но у меня к тому моменту не было сил для дискуссий, глаза сами собой закрывались, а голова болела так, как будто там два кило ртути перекатывалось из стороны в сторону. Олежка же просто шатался и едва не терял сознание. Одежду он кое-как натянул, все пузыри на нем полопались, и боль, наверное, была адская. А анальгетиков у нас, как вы помните, никаких вообще не было, так как все они ушли на облегчение предсмертных минут Варсонофия.

Впрочем, вести переговоры от старшего поколения осталась, кроме Олега, еще и Ленка. Кажется, оттого, что Амаршану набили-таки морду , у нее выделился адреналин и открылись какие-то дополнительные резервы. (Ехидная Светка до этого заявляла, будто Ленке обидно, что ее герой в этой истории остался невредимым, и ей, в отличие от меня и Антонины, не пришлось архетипически перевязывать его раны. Не знаю, не знаю, но в последней серии нашего боевика Ленка и вправду выглядела пободрее, чем в предыдущих.)

Кай, естественно, утверждал, что ни про какие сокровища он ничего не знает и не помнит, приехал сюда, чтобы навестить родные места и почтить память родителей, и все время как будто чего-то ждал. Националисты ему возражали, угрожали и все такое, но в общем-то все уже понимали, что устроить филиал гестапо под открытым небом у них не получится (кишка тонка), морально Кай, Ленка, Владимир и Олег начисто переигрывают их по очкам, и вообще – ситуация патовая.

Можете не верить, но, несмотря на всю напряжность момента, я на какое-то время все-таки отрубилась, и проснулась (или пришла в себя) только тогда, когда на сцене появились новые действующие лица во главе с твоим, Любаша, сыном.

– Господи, а Мишка-то там откуда взялся?! – охнула Ира.

– Мишку, а точнее его начальника Павла Петровича вызвал Кай. Тогда, когда лежал под нарами в горящей избушке и думал, что там и погибнет. Он боялся за Ольгу, Антонину и «детдомовцев», и просил Павла Петровича избавить их от славных националистов.

– Вот же самообладание у человека! – удивилась Любаша. – Раненный, в горящем доме… А как же он их вызвал-то?

– Для этого он использовал какой-то секретный прибор со спутниковым наведением, который ему подарил Павел Петрович в благодарность за освобождение заложников и в память старой дружбы.

– Нет, ну я от вас просто тихо балдею! – радостно осклабилась Ирка. – Ну ты подумай, Любаша, совсем как в кино, а? Так, значит, эмчеэсовцы сцепились с националистами…

– Да вот здесь придется тебя, Ирка, разочаровать, – вздохнула Анжелика. – Боя, как такового, не случилось. Националисты с их бейсбольными битами явно не тянули против профи… На том все, можно сказать, и закончилось. Каю и Олегу была оказана квалифицированная медицинская помощь. Мужчины трогательно обнимались, ухали, скалили зубы, хлопали друг друга по плечам и вели себя точь-в-точь как павианы-самцы после удачно проведенной операции по захвату куска территории у соседней стаи. Запал был так силен, что даже обычно отчужденные «детдомовцы» и распухший Амаршан присоединились ко всеобщему мужчинскому действу. Про нас, женщин, вообще забыли, чему я, честно сказать, была только рада. Потом, после ритуального распития водки из жестяных крышечек, наши неожиданные спасители забрали окончательно деморализованных и разоруженных чернорубашечников и куда-то отбыли походным порядком, оставив нам Мишку по личной просьбе Кая. Я продолжала тихо радоваться тому, что мне обо всем этом думать не надо, и они, по счастью, как-то обо всем договорились и справились сами. Когда гусары с песней покинули город, все немного расслабились. Ольга захлопотала вокруг Кая, Антонина принялась рассказывать Мишке все по порядку, а моим подшефным павианом оставался Олег, который к тому времени держался уже исключительно на мужской гордости и честном слове.