Екатерина Мурашова - Детдом

– Ну, чего тут удивительного-то? – возразила Лена. – «Афганцы» – это от Аркадия Николаевича и их общего соседа Семена. Кавказцы – это абхазцы Амаршана. А прочие – ты же сама говорила, что они уже выступали по городу, трудно ли узнать-то?

– А как – получилось у них, в большом-то зале?

– Все получилось отлично! – кивнула Лена.

– Расскажи! – потребовала Светка. – У тебя, конечно, хуже получается, чем у Анджи, но поскольку ее Олег заслонил…

– В общем-то, все ведь от них и ждали чего-нибудь такого, – начала Лена. – теперь, когда Ольга вернулась. Все понимали, что они не успели подготовить ничего нового (слухи-то ходят, хотя наверняка никто ничего толком не знает), но все равно ждали. И Ольга же всегда всем заявляла, как свою идеологическую программу: в каждой песне должна быть судьба конкретного человека, как у Эдит Пиаф. Вот она для начала и спела ее песню, которую сама же на русский, точнее петербургский лад и переделала. Ну, у Деланэ, на мой взгляд, лучше было:

Но всех, конечно, и так зацепило. В нашем-то петербургском-ленинградском небе тоже своих теней хватает…

А потом на сцене возник этот Настенин клуб или что он там такое, и начали показывать кино. А они все в соответствующих костюмах, весь их персонал, включая Настену с брюхом, Виталика, Тоню, Олега, чуть ли не подсобных рабочих, все собрались на сцене и смотрели туда, как бы на экран, по белому лучу, к которому уже все поклонники «Детдома» привыкли. Кино было настоящее, про войну, документальное, но Кай на сцене танцевал и как бы дублировал действие. Рассказывал Владимир, у него голос самый благородный, на Левитана похож.

Молодежь просто слушала и ждала, что будет, а те, кто песню узнал и ветераны, и эти солдатские матери – сразу плакать начали. Там же содержание такое же простое, как и в «Конфетках». Чего тут не понять? Какое-то далекое село, какой-то занюханный колхоз, прошло много лет после войны…

Вдруг в одном из кадров кинохроники деревенская старуха видит своего погибшего на войне сына. Он бежит в атаку…

Помнишь, кто-то говорил, что в их фирменной песне «Детдом» за кадром все время мерещится дикий крик, который так и не звучит наяву. Так вот здесь он и прозвучал. Ольга взвыла так, что на сцене чуть лампочки не полопались:

Вот это – повторные кадры кинохроники – Кай очень здорово сыграл. Все-таки у него талант – как ни крути.

А в конце – когда старушка все понимает, но все не находит себе места в своей одинокой избушке, где фотографии убитого сына на стене, переходит, пересаживается туда-сюда и в конце концов не выдерживает, выходит в палисадник, смотрит на дорогу, возвращается, но все время ждет, что вот сейчас «… посреди тревожной тишины, постучится сын ее – с войны». Я здесь и сама от слез не удержалась, а уж что в зале среди всех этих солдатских матерей делалось… А молодежь – они же чувствительнее, чем мы обычно думаем, и у них, бедняг, даже способов реагирования на такое нет – так они даже аплодировать стеснялись, только все несли и несли Ольге и Каю цветы…

А потом Кай танцевал «Красный цветок», и они все вместе пели «Детдом», а в конце Ольга, которая никогда напрямую к залу не обращалась, вдруг сказала прямым текстом, что каждый может когда-нибудь «найтись», и повстречаться со своей мечтой или давней потерей, надо только верить, и ждать, и не опускать рук…

– Замечательно! – шумно выдохнула Светка. – И вполне понятно, что на девочку вся эта история повлияла инициирующим образом.

– А чем она закончилась-то? – спросила Лена. – Ты уразумела что-нибудь? Куда они все это дели и вообще…?

– Насколько я поняла, они долго совещались, рядили так и эдак, но со всех сторон получалось, что непонятно – кому и как все это теперь разом можно было бы отдать. Продать, получить деньги и купить остров в Тихом океане – не так воспитаны. Да тут еще и Анжелика (мистики на старости лет дуре захотелось!) подлила масла в огонь: как-то походя объяснила всем, что это дурацкое сокровище само выбирает своих людей , а все чужие от соприкосновения с ним просто гибнут. Все предложения были рассмотрены и, насколько я поняла, в конце концов победило Мишкино: они основали тайный орден, – деловито оглядываясь, сказала Света.

– Погоди, Светка! – Лена потрясла головой, словно отгоняя морок. – Какое тайное общество?! Там же ничего такого не было! Там был Могилевский обком партии, дедушка-чекист и обратившийся к Богу отец-вор. Все вполне понятное и без всякой мистики и тайных орденов! Ты ничего не перепутала?

– Да нет, Ленка! – досадливо поморщилась Света. – Ты ничего не поняла. Ты просто привыкла, как в книжках: герои узнают, что много веков существует какое-то тайное общество, которое что-то там такое хранит, чего-то скрывает и так далее. И тут-то все и начинает разворачиваться… Но здесь другая точка истории. Ты понимаешь, надеюсь, что всякое тайное общество когда-нибудь было основано? Ну, в какой-то вполне конкретной точке времени и пространства, вполне конкретными людьми и по совершенно конкретному поводу?

– Понимаю, – обалдело согласилась Лена.

– Ну вот, можно считать, что ты как бы поприсутствовала при закладке фундамента. Такая тайная секта хранителей священных российских реликвий. Все передается по наследству, в узком кругу, после соответствующих испытаний, изустным посвящением. Спустя пару-тройку веков, в годину трудную, все всплывет, священный крест Ефросинии воссияет над народом и Россия возродится в блеске своего подлинного величия… Потом кто-нибудь напишет об этом роман… Но если Анджа сейчас же не принесет мне мои пирожные или хотя бы бутерброд, я ее саму сожру с потрохами и Олегом в придачу!

– Ольга, я прошу тебя оказать мне честь и стать моей женой! – сказал Владимир, опустившись перед девушкой на одно колено.

– Да, – тут же сказала Ольга («А что бы она, интересно, сказала, если бы пришлось отказывать?» – подумал Кай). – А зачем ты притащил с собой Кая?

– Иннокентий – твой единственный живой родственник, – объяснил Владимир. – Согласно этикету, я могу просить у него твоей руки.

– Так ты у меня просишь руки или у него? – искренне заинтересовалась ситуацией Ольга.