К. Харрис - Почему поют русалки

Ее встревоженный взгляд обежал порезы и синяки, расцветившие его лицо, руку на перевязи, неловко прижатую к боку.

— Ничего страшного. — Он обернулся, оглядывая беспорядок в комнате: откинутые крышки наполовину уложенных сундуков, платья, разбросанные кругом. — Так это правда, о чем болтают? Ты вышла замуж?

Она кивнула, испугавшись, что не сумеет вымолвить ни звука, но смогла взять себя в руки и ответила:

— Да.

Он пристально изучал ее лицо.

— Почему за Йейтса?

— Он сумеет меня защитить. Располагает некоторыми свидетельствами, опасными для Джарвиса. Они погубят лорда Чарльза, если станут известны.

— Но, Кэт, что же это за странный брак? Ты выходишь за человека, который…

Себастьян замолчал.

— Именно такой брак, какой мне мужем, — дрогнувшим голосом ответила она, потом кашлянула, пытаясь одолеть комок, застрявший в горле и мешавший говорить. — Я послала в «Морминг пост» заметку, они опубликуют объявление об этом событии. Несомненно, пойдут толки, но со временем они утихнут.

Он пожал плечами, но промолчал. Кэт знала, как мало значат для него людские пересуды и молва.

Старые желания овладели ею — желание обнять и утешить в покое нежного объятия. И сила его была так сильна — несмотря на все, что она узнала, несмотря на позор их кровосмесительной связи, — что ощущение это парализовало и изумило ее. Кэт с силой сцепила руки и сложила их на коленях.

— Ты говорил с графом Гендоном?

Его бледное лицо казалось таким опустошенным, будто вместе с жизненными соками его покинули все чувства.

— Мне нечего ему сказать.

— Но его вины нет в том, что случилось с нами. Бог видит, он пытался все предотвратить.

— Он принудил твою мать стать его любовницей.

— Так же, как ты принудил меня.

— Я хотел, чтобы ты стала мне женой.

— Да. Хоть… хоть от этого нас пощадила жизнь.

Его глаза впивались в ее лицо, пылали вопрошающим, жарким огнем.

— А ты? Ты сумела простить его?

Кэт тяжело вздохнула.

— Память о матери не дает мне простить его. Он хотел лишить ее ребенка. Но мне-то он желал только добра, правда ведь?

— Добра он желал себе самому. Он собирается признать тебя дочерью?

Она почувствовала, как злая насмешка искривила ее губы.

— Мне кажется, это было бы немного слишком. Не графу Гендону признавать какую-то актрису своей дочерью. К тому же актрису, которая, как всем известно, была любовницей его сына.

— Кэт.

Он потянулся к ней, она резко отпрянула.

— Нет. Ты не должен этого делать.

Руки Себастьяна бессильно упали. Неожиданно Кэт почувствовала, что больше не в силах следить за ходом его мыслей, предугадывать поток его чувств. Она знала Девлина лучше, чем он сам, лучше, чем кого-либо другого. Но она знала его как своего любовника. Разве она понимала его как брата?

— Я смотрю на тебя, — грозным шепотом звучал его голос, — я смотрю на тебя и вижу глаза своего отца, твои глаза, кажется мне, принадлежат ему. И все равно сердцем я не верю ему. Не могу поверить. Если бы ты была моей сестрой, неужели я бы не почувствовал этого?

Они пристально смотрели друг на друга через разделявшее их пространство.

Затем она спросила:

— Разве мы могли даже вообразить такое?

Он покачал головой.

— Я пытаюсь. Но не знаю, как мне прогнать любовь.

Она видела боль в его глазах, знала, то, что она скажет, не снимет и не облегчит ее. Ибо она хотела сказать: «Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить ».

Вместо этого губы ее произнесли:

— Надо прогнать.

Граф Гендон прошел в будуар к Аманде, где та сидела, занимаясь рукоделием.

— Пришел сообщить тебе, что у меня есть побочная дочь. — Произнеся эти слова, он встал в центре ковра, покрывавшего пол, покачался на носках. Аманда продолжала невозмутимо класть стежок за стежком на покрывало, которое вышивала. — Да. Незаконное дитя.

Аманда издала легкий смешок, игла ее аккуратно скользила по ткани.

— Ах, господи, папа, не проявляешь ли ты избытка чувств? Что за сентиментальность в твоем возрасте? И кто же эта милая крошка, которая ухитрилась убедить тебя, что она твой давно потерянный отпрыск?

— Кэт Болейн.

Веселое выражение мгновенно покинуло ее лицо, она отложила в сторону вышивание.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Умно с твоей стороны. — Она приподняла бровь. — Значит, этот ужасный брак стал теперь невозможен. Как ты сумел внушить ей эту мысль?

Гендон медленно пожевал губами.

— О чем ты говоришь? Я что-то не возьму в толк. Ты считаешь, что я выдумал подобную историю, чтобы разлучить эту женщину и Девлина? Нет, я не настолько хитер. Она и вправду моя дочь. В этом не может быть никаких сомнений.

Он с интересом следил, как недобрая улыбка разливается по лицу дочери.

— Следовательно, теперь они уверены, что долгие годы жили в кровосмесительном союзе? И ты не сказал ни слова, чтобы разубедить их в этой ужасной мысли?

Гендон выпятил челюсть, но промолчал.

— Когда-нибудь Себастьян откроет правду, ты понимаешь? И когда это случится, тебе придется солгать ему еще раз. Этой лжи он никогда тебе не простит.

Гендон скользнул глазами по высокомерному лицу дочери, на котором нашли такое безуспешное воплощение его собственные черты и тонкая красота ее матери. Хотел было сказать, что она ошибается. Но вместо этого повернулся и пошел к выходу, оставив Аманду наедине с ее вышивкой, пяльцами и мертвым камином. Он почти достиг двери, когда услышал, как она тихонько рассмеялась.

Но не остановился.

Чарльз, лорд Джарвис, стоял у окна в своем кабинете, глядя в окно на деревья, растущие на Беркли-сквер позади его особняка. В душе его царил безмятежный покой. Гнев, ослепление, они заставляют человека совершать глупости, а Джарвис не намерен делать их. Ему случалось терпеть неудачи — и ему пришлось с ними примириться. Но сейчас он не торопился. Перед ним постепенно проявлялся путь, который еще обернет ситуацию в его пользу.

В дверях неслышно возник дворецкий.

— К вам лорд Девлин, ваша милость.

Джарвис не обернулся. Его взгляд не отрывался от сада под окном.

— Меня нет дома.

— Да, ваша мил…

— Я подозревал, что мне откажут, — послышался вежливый голос виконта. — Поэтому пришлось взять на себя смелость и войти самому.

Джарвис резко дернулся, глаза его зло прищурились. Рука виконта была на перевязи, рана на лбу залеплена пластырем. Джарвис ухмыльнулся:

— От чьей руки урон? Лорда Стентона или этого кентского лекаришки, о котором я слышал?

— Обоих.

Джарвис потянулся за табакеркой.

— Говорите, что вас привело в мой дом, и немедленно убирайтесь.

Девлин улыбнулся. Под мышкой здоровой руки он прижимал к боку большую тетрадь в обгорелом переплете. Виконт взял ее и аккуратно положил на край стола.