Энн Стюард - Черный лед

Он вроде бы даже не заметил ее появления, не пошевелился, но вдруг прозвучал его голос:

— Услышала что-нибудь интересное?

Хлоя поняла: он знал, что она подслушивает. Его чутье по отношению к ней было чем-то почти сверхъестественным. Впрочем, это его чутье, вероятно, дотягивалось до всех, кто появлялся в пределах досягаемости — и таким образом он выживал.

— Только то, что торговаться насчет меня ты не собираешься. — Она вошла в комнату, придерживая покрывало. — Ты меня на что-то обмениваешь?

Бастьен повернул голову и посмотрел на нее, и в его взгляде вспыхнул слабый, но заметный огонек веселого удивления, когда он разглядел ее наряд.

— Я меняю тебя на двух быков и связку кур.

— Ты забыл, что я была на тех ваших собраниях. Ты меняешь меня на два ракетных комплекса «Стингер» и связку автоматов «узи».

Его улыбка стала чуть шире.

— Что ты знаешь о «стингерах» и «узи»?

— Почти ничего, — признала она, подходя ближе.

— Поверь мне, их цена гораздо выше, чем жизнь одной женщины.

Хлоя криво усмехнулась:

— Кажется, в вашем мире жизнь вообще мало ценится. — В ту же секунду, как эти слова слетели с ее губ, она пожалела, но он даже глазом не моргнул.

— Ты права. А потому сохранить тебе жизнь становится еще труднее.

— Не понимаю почему. Должно быть, я причиняю большое неудобство.

— Неудобство — это мягко сказано. Я тоже не понимаю почему, — сказал он ровным бесстрастным голосом. — В прихожей есть какая-то одежда — сегодня вечером тебе надо быть одетой.

Она проигнорировала невысказанную возможность не одеваться в остальное время.

— Почему? Ты собираешься взять меня в город?

— Тебе представляется шанс встретиться со старыми друзьями. С бароном и его женой, с мистером Отоми и прочими. Боюсь, мой неожиданный отъезд и прискорбная гибель Хакима прервали наши переговоры прежде, чем явился главный игрок. Он появится сегодня вечером — вот тогда-то мы и завершим наши дела.

— И ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — недоверчиво спросила она.

— Не отходи от меня ни на шаг. Делай все, что я скажу, а когда подам сигнал, мы с тобой начнем ссориться. Ты исчезнешь, сбежишь по направлению к туалету, а я буду там примерно через десять минут. Оставайся там, что бы ты ни услышала. Тебе все ясно?

— А если ты не придешь?

— Приду. Что бы ни случилось.

— «Вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад», — прошептала она.

— Что?

— Просто одна старая баллада. Про разбойника. Ты что-то вроде его современной копии, — бездумно бросила Хлоя.

— Я не разбойник. И как-то плохо себе представляю, чтобы ты выстрелила в себя ради того, чтобы предупредить меня об опасности.

Надо было ей догадаться, что ему знакома эта поэма, — он всегда ее удивлял.

— Итак, что я надену? Глухое черное? Я наконец поняла, почему ты всегда носишь черное.

— Потому что я стильный? — усмехнулся он. — Или потому что я злой?

— Нет. Потому что на черном не видна кровь.

На комнату навалилось молчание. Было так тихо, что Хлое казалось, что она слышит, как за высокими окнами падает снег.

— Одевайся, — сказал Бастьен наконец.

Новая одежда нашлась в крохотной прихожей номера. На коробках и пакетах, в которые она была упакована, стояло имя дизайнера. Если бы Сильвия заполучила такое, она бы подумала, что умерла и попала в рай…

Бастьен откликнулся так быстро, что она едва успела проглотить внезапно вставший поперек горла ком боли.

— Что не так?

Она повернулась и посмотрела на него, стараясь взять себя в руки.

— Если бы ты подумал хорошенько, ты догадался бы сам. Знаешь, это ведь твоя бывшая подруга убила Сильвию. Она приняла ее за меня.

— Знаю.

— Тогда зачем ты спрашиваешь, что не так?

— Потому что у нас нет на это времени. Когда вернешься к своей семье, можешь раскисать сколько хочешь. Но сейчас тебе нужны стальные нервы.

— А если у меня не выйдет? Ты меня убьешь, да?

Он не сделал ни единого движения.

— Нет. Ты умрешь, но убью тебя не я. Потому что я тоже умру. Это не столько предупреждение, сколько стимул: ты ведь без меня не выживешь. И сама это знаешь.

— Да, — ответила Хлоя. — Я знаю.

— Поэтому ты должна быть сильной. Никаких слез, никакой паники. Если уж ты сумела продержаться до сих пор, то потерпи еще всего несколько часов — и ты в безопасности. Ты сумеешь. Я знаю, что сумеешь.

— Откуда ты можешь это знать? — Она чувствовала, что голос ее вот-вот сорвется. — Я слабая.

— Ты изумительная, — тихо сказал Бастьен. — Ты ухитрилась выжить во всех передрягах. И я не позволю, чтобы с тобой опять что-нибудь стряслось.

— Изумительная? — потрясенным эхом откликнулась она.

— Одевайся, — оборвал ее Бастьен. И отвернулся, опять лишив ее слова.

Он все продумал. Сначала она решила, что он забыл принести ей бюстгальтер, но потом сообразила, что все равно не смогла бы надеть его под черное облегающее платье с открытой спиной. Черные кружевные трусики-танго прикрывали ее лишь символически, вполне соответствовали им и пояс с чулками, которые привели ее в ужас. Она надела все это и подумала о его руках, сжимавших ее ноги.

Бастьен даже сумел подобрать нужную цветовую гамму косметики — этот мужчина был неподражаем. Вот только с волосами Хлоя ничего не могла придумать. Оставалось сделать вид, что на голове у нее стильный беспорядок по последней моде. Она колебалась, разглядывая туфли — каблуки у них были выше, чем она привыкла носить. Но туфли подошли идеально. Бастьен будто знал ее тело лучше ее самой, и от этого ей становилось неуютно. Он знал ее и понимал ее тело, а сам по-прежнему оставался для нее загадкой. А она, безумная, все стремилась ее разгадать. Он назвал ее изумительной. Почему-то она никак не могла перестать мысленно примерять на себя этот комплимент. Изумительно храбрая, изумительно глупая, изумительно любопытная, изумительно везучая. Изумительная.

Стокгольмский синдром, напомнила она себе; это означало — держи себя в руках. Вернувшись домой, она будет вспоминать все это с удивлением. Если вообще захочет вспомнить.

Огни Парижа ярко горели за огромными окнами гостиной, которые занимали всю стену от пола до потолка. Бастьен стоял в центре, полуодетый, пристраивая что-то под расстегнутой рубашкой. Белой рубашкой — должно быть, он не рассчитывал пачкать ее в крови.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал он, даже не обернувшись.

— Ты не производишь на меня впечатление человека, который нуждается в помощи.

— Все когда-то случается в первый раз… — Он увидел ее и замолчал.

Она чувствовала себя неловко, уж слишком откровенным было облегающее черное платье. Но чувство неловкости растаяло, когда она взглянула Бастьену в глаза, которые он тут же прикрыл. Наверное, у него тоже был стокгольмский синдром.