Тесс Герритсен - Надежда умирает последней

– Здесь.

Она изумленно посмотрела на него.

– Но что здесь… – Она не успела закончить вопроса, потому что он вдруг повернулся и помчался в джунгли. Она закричала: – Подождите, вы же не бросите меня здесь.

Но вьетнамец продолжал удаляться. Все же он обернулся на мгновение. И она крикнула:

– Где я, что это за место?!

– То место, которое вы ищете, – ответил он и скрылся в джунглях.

Она кружила среди деревьев, боясь далеко отойти от места, где ее бросил вьетнамец, высматривая и надеясь, что появится ее спаситель. Но никого вокруг не было.

В отчаянии она подняла голову и посмотрела на небо, виднеющееся сквозь сплетения лиан, и вдруг увидела за деревьями чудовищный силуэт, возвышающийся подобно огромной акуле.

Это был хвост самолета.

Вилли пробиралась сквозь заросли и все явственнее различала то, что осталось от самолета. И наконец, увидела его целиком. Виноградные лозы змеились по ребристому металлу, распорки фюзеляжа вздымались, как ребра огромного мертвого животного. Взгляд Вилли медленно скользил вдоль корпуса самолета к хвосту, его покрывала ржавчина, но еще можно было разобрать номер машины – 5410.

Это был рейс «Эйр Америка» 5078. Пункт назначения Вьетнам – Лаос. И вот он, след реального пункта приземления, – сломанная верхушка дерева в северных вьетнамских джунглях. В тишине леса она склонила голову, как у могилы погибшего воина. Поток солнечного света, изрезанный лианами, заливал печальную сцену, деревья поднимались, словно стены собора вокруг ржавого остова самолета – алтаря войны.

Ее глаза наполнились слезами, но она заставила себя обойти и внимательно осмотреть машину. Видимо, самолет был сильно поврежден еще в воздухе. Некоторые части упали где-то до приземления, крылья отсутствовали полностью. Вилли подошла к кабине. Солнечный свет искрился в оставшихся стеклах ветрового стекла.

Навигационное оборудование было разбито: обугленные провода свисали из отверстий оторванной приборной панели. Она перевела взгляд на переборку, провела пальцами по искореженному металлу, задержавшись на пулевых отверстиях. Потом отступила на пару шагов и тут услышала шепот.

– Не слишком ли это для нее? Хотя то же самое можно спросить и обо мне.

Вилли оглянулась и застыла. Из зарослей вышел человек в каких-то обносках и направился к ней, странной нетвердой походкой отчаянно уставшего человека. У него не было лица. То есть то, что было, трудно назвать лицом. На нем отсутствовали брови, от волос на голове осталось лишь несколько чахлых пучков, и у него не было ушей. Он остановился в нескольких ярдах от нее, как если бы боялся подойти ближе.

Они смотрели друг на друга, и оба не могли решиться заговорить.

– Неужели это ты, такая взрослая? – наконец произнес он.

– Да, – она прочистила горло, – это я.

– Ты прекрасно выглядишь, Вилли, правда прекрасно. Ты замужем?

– Нет.

– Ты должна быть замужем.

– Нет.

Они смотрели друг на друга изучающе, как незнакомцы, которые ищут точки для соприкосновения.

Он мягко спросил:

– Как твоя мама?

Вилли моргнула, пытаясь остановить слезы:

– Она умирает. – И вдруг почувствовала неловкость в том, как это прозвучало, словно возмездие для ее отца. – Это рак. Несколько месяцев назад я хотела, чтобы ее осмотрел доктор, но ты же знаешь, какая она. Никогда не думает о себе, никогда не находит времени для себя. – Ее голос прервался.

– Я понятия не имел, – прошептал он.

– Как бы ты мог знать? Ты же был мертв. – Она посмотрела на небо и внезапно рассмеялась. – Тебе не приходило в голову написать нам? Хотя бы одно письмо из могилы?

– Это только усложнило бы все. Стало бы еще тяжелее.

– Тяжелее, чем то, что с нами произошло?

– С моей смертью Энн стала свободной, она могла жить дальше, найти кого-то, кто был бы лучше меня.

– Но она не искала, даже не пыталась, для нее существовал только ты.

– Я думал, она забудет, освободится от меня.

– Ты думал неправильно.

– Мне жаль. – Он склонил голову.

– Мне тоже жаль, – сказала она после паузы.

Птица запела где-то на дереве, и это скрасило возникшую напряженную тишину.

– Что случилось с тобой?

– Ты об этом? – спросил он, притронувшись к своему лицу.

– Я обо всем.

– Обо всем, – повторил он и рассмеялся. – Со мной случился ад.

Он стал ходить по кругу между деревьев, как потерянный. Наконец остановился у фюзеляжа, пристально глядя на изъеденный ржавчиной остов самолета, и снова заговорил:

– Это забавно, я ни на минуту не потерял сознание. Даже когда летел к земле, срезая верхушки деревьев, когда вокруг все горело и скрежетало, я был в сознании. Помню, я думал: «Когда же я буду на небесах или в аду?» И сам себе ответил: «У меня своя вечность».

Он остановился и глубоко вздохнул.

– Они нашли меня недалеко от этого места, блуждающим под деревьями. Мое лицо было почти уничтожено. Но я многое помню. – Он посмотрел на свои изуродованные руки. – Боль пришла позже, когда они пытались снять следы ожогов. Мои нервы не выдерживали, я кричал, прося дать мне умереть, но они не дали. Я был слишком ценен.

– Потому что ты американец?

– Потому что я пилот. Одни хотели от меня информации, другие надеялись получить деньги.

– Они мучили тебя?

Он помотал головой:

– Я думаю, они считали, что я уже достаточно измучен. Это был нудный вид убеждения. Бесконечные беседы, неоспоримые аргументы. К тому времени я уже поправлялся. И поклялся себе, что не дам врагу заморочить мне голову. Но я был слаб, к тому же далеко от дома. И они сказали мне так много всего, с чем я не мог спорить. И спустя какое-то время их слова обрели смысл. Относительно того, что эта страна – их дом, а мы, американцы, – грабители в их доме. Разве есть такие, кто не станет бороться с грабителями в своем доме? – Он снова тяжело вздохнул. – Я больше ничего не понимал. Сейчас это, быть может, выглядит неубедительно, но я тогда так устал. От их давления, от своих попыток объяснить, что делал в их стране, устал защищать Бога в своей душе, но еще помнил, что это такое. В общем, мне стало легче согласиться с ними.

И через некоторое время я даже стал верить, что все правильно. Некоторые люди считают меня предателем.

– Некоторые, но не я.

Он молчал.

– Почему ты не вернулся домой?

– Посмотри на меня, Вилли, кто хотел бы видеть меня таким?

– Мы с мамой.

– Вы не захотели бы. Я перестал быть человеком. – Он жутковато рассмеялся. – Представь, как люди шептались бы за моей спиной, увидев мое лицо. Разве ты могла хотеть такого отца? А твоя мама мужа? – Он тряхнул головой. – Энн, она была так красива! Я не мог вернуться к ней таким.

– Но что с тобой теперь? Что у тебя есть здесь, в этой стране? Посмотри на себя, во что ты одет, какой ты худой! Ты голодаешь?