Паулина Симонс - Красные листья

Глаза Натана начали затуманиваться.

— Ты еще слышишь меня, Натан? Надеюсь, ты понимаешь, что умираешь. Кристина Синклер была единственным человеком в мире, кто мог бы оплакать твою смерть. Но она ушла, и теперь ты умираешь тоже, и нет на земле ни единой души, которая скорбела бы по тебе, которая взяла бы твое тело, когда тебя найдут здесь через многие месяцы недовольные ребята из Ю-пи-эс [48] Ю-пи-эс — Юнайтед Парсел Сервис, частная служба доставки посылок; услуги компании дороже, но качественнее услуг государственной почты. или садовник. Ты будешь лежать здесь в своей собственной засохшей крови, мертвый, и никто не поинтересуется, где ты, не спросит о тебе, никто не будет выкрикивать твое имя, никто не обеспокоится, куда это ты пропал. У тебя не будет рядом маленького мальчика, который бы сидел с тобой до утра, ожидая, когда ты поднимешься, как это было в случае с тобой и твоим отцом.

— И когда тебя найдут, — продолжил он срывающимся голосом (на глазах у него появились слезы), — и коронер прикажет увезти твое тело, ты будешь лежать в морге государственной больницы, пока власти штата не похоронят тебя на кладбище для бедных или кремируют, а прах оставят в печи. Никто не прольет по тебе слезы, потому что ты, кроме горя и смерти, ничего никому в этом мире не принес. А теперь ты покидаешь его и отправляешься в гораздо худшее место. Ты получил именно то, что заслужил. Ты говорил как-то, что Кристина приходит к тебе во сне. Так вот, примерно минуты через две ты умрешь и никогда больше ее не увидишь. Даже там.

Говорить Натан уже не мог, он только смог прошептать:

— А вот это неправда, детектив. Ты… ты проливаешь сейчас по мне слезы.

Спенсер вздрогнул:

— Не по тебе, сволочь. Не по тебе.

Шли секунды.

— Как ты это сделал? — прошептал Спенсер, наклонившись над ним. — Как ты заставил ее — обнаженную, в холод, боящуюся темноты — пойти к тебе в кромешную ночь?

Натан, наконец, отпустил руки, которыми прижимал раненую ногу, и она глухо стукнула по ковру.

— Это все непра… — начал он, а затем вдруг добавил: — Она боялась ночи, но не меня. Со мной она могла пойти куда угодно.

Спенсер не мог говорить. Он чувствовал запах крови и другие сопутствующие смерти запахи, и его замутило.

— Натан, — произнес он наконец, — чего теперь-то скрывать? Наш разговор я на пленку не записываю, да если бы и записывал, тебе-то какая разница. Сейчас-то чего ты боишься?

И Натан ответил:

— Смерти.

— А Кристина, по-твоему, смерти не боялась?

— Да, — ответил он. — Боялась. — И затем добавил очень тихо: — Она не хотела умирать.

Спенсер громко застонал от отчаяния, боли и бессилия.

— Эта смерть тебе наказание за нее, и за ее мать, и за бабушку, и за отца, и за Элизабет Барретт, и Конни Тобиас. И за меня тоже. Господь дал тебе свободу воли, и посмотри, как ты ею распорядился. Ты оставил Кристину одну на снегу… Рядом не было даже священника, который бы благословил ее уходящую душу…

И здесь Натан вдруг прервал его.

— Благослови меня, — хрипло прошептал он.

— А разве Бог может благословить дьявола? — спросил Спенсер. — «Нет», — ответила бы моя святая мама, а у нее одиннадцать детей. Дьявол сам выбрал свою судьбу и должен платить своими мучениями. Я смотрю сейчас и вижу, как приближается бледный конь, и на нем бледный всадник, имя которому — Смерть, и ад следует за ним.

Натан пытался встряхнуть головой, но не смог, а только простонал:

— Я не хочу так, не хочу. — Он конвульсивно дышал.

— «И беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал… Все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему… Разве Я хочу смерти беззаконника? — говорит Господь Бог», — произнес Спенсер, цитируя Иезекииля.

И услышал хриплый стон Натана, который уже агонизировал:

— Глаза. Ее глаза. Я не могу стереть их из своей памяти. Я не могу закрыть свои глаза, без того чтобы не увидеть ее. А там, в вечном аду, они тоже будут меня преследовать? Господи, помилуй меня. Я не хочу, чтобы там тоже на меня смотрели ее глаза, эти черные озера понимания и боли…

— Уверуй в Бога, и ты будешь спасен, — прошептал, наконец, Спенсер, ослабевший, почти выбившийся из сил.

Нога Натана слегка дернулась и застыла на полу. Из его тела медленно уходила жизнь. Спенсер перекрестился.

— Я заслужил это, — прошептал Натан Синклер, почти беззвучно, — я заслужил это… за нее.

Через пять минут Спенсер покинул дом, тщательно закрыв за собой дверь кухни. Он двинулся по обочине шоссе Саунд-Бич по направлению к перекрестку, а затем свернул налево и прошел еще полторы мили до станции, где на стоянке оставил машину. Примостившись за ней, он снял верхнюю часть своей одежды. Затем он взял «дешевый ствол» и положил его в черный полиэтиленовый пакет. Потом он разрезал ножом на куски одежду, которая была на нем в доме Натана. Он сложил это, а также перчатки и ботинки в черную дорожную сумку и поехал по направлению к Лонг-Айленду. По пути он остановился в Бронксе, в одном из жилых кварталов. Это был мини-городок, состоящий из безликих тридцатиэтажных зданий и пустой автостоянки. Тут Спенсер швырнул пластиковый пакет с пистолетом в один из переполненных контейнеров для мусора рядом с кинотеатром. Дорожную сумку он сжег в другом контейнере на пустой автостоянке. Затем он приехал домой и сделал то, чего был лишен три с половиной года, с момента смерти Кристины Синклер: Спенсер заснул и проспал всю ночь.

Дети сидели на скамейке у замка и отдыхали. Все было как всегда. Когда закончилась возня с бумажным змеем, они вышли и сели на скамейку, обращенную к водам пролива. Прошло несколько минут, и руки девочки перестали дрожать. Она прихорошилась, поправила волосы и коснулась складки на своих джинсах.

— Как это случилось, что ты не умеешь плавать? — спросила она мальчика.

Он пожал плечами и нехотя признался:

— Никогда не учился.

— Почему бы тебе не научиться сейчас?

— Неинтересно.

— Но почему? Плавать — это так здорово.

— А мне не нравится.

— Ты что, боишься воды? — поддразнила она его. Но он не улыбнулся, и улыбка исчезла с ее лица. — Извини, — произнесла она быстро. Ей не нравился его взгляд, такой холодный, как будто мальчик ее ненавидел. — Так почему ты так любишь ходить по этой дурацкой стене? Ведь на той стороне вода, можно упасть.

Он хвастливо засмеялся и заверил:

— Я не упаду.

— Откуда ты знаешь?

— А я очень крепко стою на ногах, — ответил мальчик, — и я ловкий.

— Все равно можешь упасть.

— Не упаду. Вот ты — можешь.

— Поэтому мне не нравится ходить по стене, — призналась она.

— Трусиха!

— И вовсе не трусиха! Просто я… осторожная.

— Вот как? Чего же ты боишься упасть, если такая осторожная? Действуй осторожней, вот и не упадешь, — произнес мальчик, и она вздрогнула: ей не нравилось, когда он начинал так шутить.