Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка. Часть 1

— Тебе нелишне знать: ты мне нужна, — в полусне шепчет он.

Разумеется, нелишне… Вот он и уснул. Не без досады я отмечаю, что мой избранник ухитряется делать признания, равносильные жизни или смерти, походя и с долей высокомерия, словно дает официанту на чай. При случае пристукну его за такие штучки, а пока пусть отсыпается. Какое-то время я еще прислушиваюсь к неумолчному стуку пишущей машинки и проклятиям Дональда; голос у него сел до хрипа. Интересно, очухается ли к завтрашнему дню? Вряд ли. Творческие личности, когда на них снисходит вдохновение, иной раз способны провести в трудах без сна трое суток кряду. Если на Дональда нашел стих, значит, к нему не подкатишься со служебными делами, не заведешь разговор про Хольдена. Знать бы, как чувствует себя Мартин. Оболтус, чуть не отправился на тот свет, из зависти к сестрице решив поиграть в сыщика! А мама, напротив, стесняется, что дочь у нее сыщица. Ей хотелось бы видеть меня пианисткой. Смех, да и только!

Даниэль во сне прижимается ко мне, дышит в ухо. Нужны арфа или скрипка, чтобы выразить переполняющие меня чувства.

Понедельник начинается с объезда больниц. Первый визит — к Мартину. Этот уже вовсю орудует здоровой рукой — ест без посторонней помощи. При моем появлении Мартин ухмыляется. Физиономия его уже не так ярко расцвечена синяками, как несколько дней назад, да и речь куда разборчивее.

— Завтра меня переведут из реанимации.

— Очень рада. Видно, что тебе лучше.

— Невооруженным глазом? — пытается он острить. — Как провела уик-энд?

— Хорошо.

— Я тоже. Папа обещал мне купить «харлей».

— Ты не заслужил такого подарка. — Я глажу брата по щеке, но моя ласка оставляет его равнодушным; он сосредоточенно жует.

Придвинув к постели стул, я усаживаюсь. Мартин наконец обращает на меня свой взор и пристально вглядывается в лицо. Губы его кривятся в язвительной усмешке.

— Что с тобой стряслось, Ден? Цветешь, как майская роза! — Только брат умеет преподносить комплименты в столь насмешливой манере.

— Перестань ко мне цепляться! — отбиваюсь я.

— Ты что? Я на полном серьёзе. Ты вся… как бы это сказать… лучишься, что ли.

— Лучись и ты. К приему твоих излучений готова. Вопрос первый: говорил ты кому-нибудь о том, что с тобой произошло?

Мартин улыбается, но взгляд его серьезен.

— Нет. Да я и сам толком ничего не помню. Там была Атри и еще два каких-то типа. У нас вроде бы шел разговор, а дальше в памяти полный провал.

— Не валяй дурака! Постарайся вспомнить, где это было. И что, собственно, произошло? Тебе удалось поговорить с Атри?

Лицо Мартина каменеет. Он закрывает глаза, и я с трудом разбираю его тихий шепот.

— Помню слова одного из мужиков, и ничего больше. Не сердись, Ден…

— Все о'кей. Ты только повтори мне эти слова.

— «Советую забыть о нашей встрече». И тут мне сломали руку.

Кажется, я понимаю Мартина, но я столько раз заблуждалась… Да и чем я сейчас могу ему помочь?! Меня злит собственное бессилие, и я перевожу разговор на другую тему, хотя и весьма неуклюже:

— Слыхал про веселенькую историю с Крузом?

Мартин отрицательно качает головой.

— Тогда слушай. Мы напоролись на банду рокеров, хотя у нас и в мыслях не было искать с ними встречи. И Круза разделали под орех, так что теперь он тоже отлеживается в больнице. Очень прошу тебя, Мартин, кто бы ни расспрашивал тебя о случившемся, говори, что ничего не помнишь. Ни-че-го, понял? Об Атри — даже имени ее не упоминай. Конрад был у тебя?

— Был. Но я тогда еще не мог говорить. Тебя рокеры не тронули?

— Меня — нет. В машине Круза, в бардачке, завалялась пушка. Круза мне защитить не удалось, сама еле-еле отбилась.

— Арестовали их?

— Многого ты от меня хочешь, Мартин. Я всего лишь слабая девчонка. Стрелять стреляла, двоих ранила, стольких же упустила. На месте происшествия остался один бандит — валялся без памяти, не мог сбежать. Так что никакого подвига я не совершила. По-моему, подвигов вообще не бывает.

— Хватит меня запугивать! Я и без того перетрусил дальше некуда, — бесстрастным тоном говорит он и добавляет: — Терпеть не могу Круза, но все же расскажи поподробнее, что с ним.

— Все о'кей, не считая нескольких переломов. Извини, мне пора бежать. Что принести завтра? Хочешь чего-нибудь вкусненького, может, фруктов?

Мартин молча смотрит на меня, и я, в полной оторопи, замечаю в его глазах слезы.

— Вот уж не ожидал, что ты станешь запугивать меня, — срывающимся голосом произносит брат.

— Я тоже не ожидала, что ты наделаешь глупостей.

— Мне хотелось тебе помочь…

— Героем тебе стать хотелось, дружок.

— Иди к черту, Ден.

— Иду. Но знай, весь этот разговор…

— Не оправдывайся! Что это ты вдруг вздумала со мной носиться? Пока я был дома, ты общалась со мной гораздо реже, чем теперь, когда я угодил в больницу. И нагоняешь на меня страху исключительно ради собственного спокойствия.

— Ты законченный кретин, братец мой. Разумеется, я думаю о собственном спокойствии, потому что люблю тебя. По-твоему, можно оставаться спокойной, когда родным угрожает опасность?

— Коли так, тащи мне ананас! — Королевским жестом братец указывает на дверь, давая понять, что аудиенция окончена.

— Можно к тебе приложиться? — с улыбкой спрашиваю я. Мартин отмалчивается, и я наклоняюсь к его лицу. По пути из больницы я мысленно прокручиваю в памяти увиденное, и лишь сейчас до моего сознания доходит множество благоприятных признаков: катетер отсутствует, капельница тоже, монитор отключен. Парень выздоравливает. Физически. Но, вероятно, никогда не узнать, через какие душевные испытания он прошел. Придется довольствоваться догадками. Ясно одно: лучше бы взросление свершилось как-то иначе.

Круз тоже выглядит получше. Он уже обзавелся всем необходимым для активного общения — ручкой и блокнотом в твердой обложке. Мне тотчас вручается очередное послание, и я краснею, читая его. Прочтя до конца, медленно опускаю листок.

— Решил меня пошантажировать?

В голубых глазах Круза ни искорки веселья. Он тянется за ручкой, но я успеваю отодвинуть ее подальше.

Не в силах смотреть ему в глаза, отворачиваюсь к окну.

— Не пиши мне больше подобных вещей. Ничего изменить нельзя. Процесс необратим, пользуясь твоим любимым выражением.

Меня выручает врачебный обход. Как только профессор со свитой заполняют палату, я с облегчением вскакиваю — и за дверь.

Мои каблуки гулко цокают по выложенному плиткой коридору. Торопливо огибаю лениво прохаживающихся больных, миную вялых медсестер за стойкой. Персонал еще не «раскачался» после выходных дней, однако автоматизм привычки делает свое дело.

Тот же самый автоматизм привычно ведет меня в родную контору. Дональд, обложившись бумагами, кемарит за своим столом. Я решительно подступаю к нему; вскинув на меня взгляд, он пытается улыбнуться.