Иоанна Хмелевская - Смерть пиявкам!

Заставив себя успокоиться, я с деланным равнодушием поинтересовались:

— Откуда вам такое в голову пришло?

— Ну как же! Этот ее приятель занюханный, этот Флорианчик, которого она бросила, то и дело к ее папаше являлся и ныл, дескать, сам ее на руках под небеса вознес, путь ее розами устлал, а она так его отблагодарила…

Уж не знаю почему, но пани Вишневская чувствовала какой-то особый прилив неприязни к Эве. Вероятно, отсутствие рычащего папочки дало соседке возможность отдохнуть от его воплей и позволило ей свернуть немного в сторону от излюбленной темы. Теперь навалилась на Эву.

— А он, этот ревун оглашенный, так орал и топал, что мне известка на голову сыпалась, и все о дочке, что набрала силу с помощью всяких там вельмож, он просто перенести этого не мог. Из своего Флориана вытягивал, кто же там так ей помогает, кто ее прославляет, кто ей благодеяния оказывает, кто там за нее все делает, а ей достается только слава. И не понимает, дура набитая, что для нее — слава, а настоящие-то денежки — для них. Хотя вот от пани слышу, вроде бы она ума немного набралась и для себя тоже кое-что оставляет. Вы не подумайте, я ей добра желаю и не верю, что она такая уж ни на что не способная, как орет ее папочка, по мне, так он больше бесится из-за того, что она без его помощи справляется. И наговаривает на дочку…

Я уже стала подумывать, не подслушивала ли любопытная язва через замочную скважину, но она пояснила:

— Да я бы и половины не поняла, кабы он не орал как оглашенный. Глухой бы услышал, я же, слава богу, на слух не жалуюсь. Так он правильно орал или нет?

Вопрос прозвучал неожиданно. Так что, опровергнуть наговоры Ступеньского? С удовольствием, Эве это не повредит.

— Вы совершенно правы, предполагая, что папаша разъярился из-за того, что дочь ускользала из-под его влияния. А Флорек этот не только не помогал девушке, наоборот, изо всех сил мешал. Эва очень талантливая, с годами стала отличной писательницей, работает не покладая рук, хотя — и тут вы опять правы — обогащаются за ее счет другие.

— Так ему и надо! — мстительно вскричала соседка. — А уж он старался, чтобы совсем придавить девку, сам хотел на ней богатеть. И злился, злился — страсть!

— Так это он от злобы разболелся?

— Да он здоров как бык!

— Но ведь санаторий…

— Так поехал не из-за болезни, а просто отдохнуть, развлечься, ему какой-то знакомый устроил путевку. Может, у него какой ревматизм и завелся, подумаешь, болезнь, у кого ее нет.

— А где находится этот санаторий?

— Откуда мне знать? Об этом он не вопил. Жена его что-то там попискивала, что и ей не мешало бы полечиться, да где там, когда у нее на голове такой изверг!

— А на чем они поехали? У него есть машина?

— Да, старая керосинка, на ней и поехали. Зеленая, «опель» называется, у дома ее держит, и никто на такую пакость до сих пор как-то не польстился…

Ну вот, узнала, что речь о санатории для ревматиков. Лично мне известны три таких — Буско-Здруй, Чехочинок и Наленчув. А есть еще и маленькое озерко в Зеленке под Варшавой, сплошная лечебная грязь, но сомнительно, чтобы пан Хлюпанек пожелал лечиться в зарослях на его берегу. Хотя… кто знает, что там на этой Зеленке понастроили в последнее время, да и существует ли еще само озеро.

Специальная контрольная комиссия ТВ проверила осененный преступлением свой тайный архив, но ни о чем не известила заинтересованную общественность. Оставалась надежда на пани Дануту.

Телевизионщики перешептывались о каких-то секретных бумагах, которые преступникам удалось унести, и большинство склонялось к тому, что это были контракты. По мнению пани Дануты, бумаги более всего походили на контракты. А может, счета или расписки. И по мере активного обсуждения бумажки стали превращаться совсем уж в демонические документы, вплоть до судебных приговоров о смертной казни. И касались они якобы самого высокого руководства.

А специальная комиссия в лице комиссара Липовича отерла пот со лба и сделала доклад Гурскому.

О его реакции я могла кое-что узнать от Магды.

Ко мне она прилетела разъяренная, намереваясь закатить скандал за то, что я наслала на нее ментов, но быстро остыла. После того как я заявила, что номера телефонов — ее, Петрика и Островского — сообщила полиции без злого умысла, а исключительно для пользы дела.

— Как же! — фыркнула Магда. — Петрика нет на работе, Островский тоже где-то шляется, вот они и вцепились в меня.

— И что?

Вместо ответа она поинтересовалась — то, что у меня в руках, это еда для людей или как?

Я внимательно посмотрела на то, что держала. Поднос с колбасными обрезками, остатки макарон в соусе, жареная рыба… Все вполне аппетитно выглядит.

— Нет, это угощение для кошек. Они любят закусить перед ужином. Для людей у меня приготовлен креветочный салат.

— Диетический?

— Абсолютно!

— Не обижусь, если и мне малость выделишь. Нет, пришла я не есть, а сплетничать, но из-за ментов не успела пообедать.

Не тратя времени даром, я поставила на стол салатницу, тарелки, приборы. Магда как обычно, худела. Не потому, что была слишком толстая, а как раз для того, чтобы не растолстеть. Но от креветочного салата еще никто не растолстел. Магда накинулась на салат и принялась рассказывать.

— Как ни странно, самым легким оказалось говорить о трупе Заморского, а вот о Яворчике… Вот когда мне досталось! Уж они меня мучили, уж они на меня давили, и так, и этак, я уподобилась макаронине, по которой проехал дорожный каток, и опять проехал, и опять… Для меня Яворчик совсем посторонний человек, о нем я ничего не знаю, а они нажимают и нажимают. И, чтобы им хоть что-то сказать, мне пришлось перемыть косточки чуть ли не всему телевидению. Труднее всего было обойти архив и кассеты с Эвой Марш, так что хваталась за кого попало! Впрочем, ничего особенно плохого я не сделала, и без меня в ТВ трепещут все, кто на должностях повыше уборщицы.

Меня это в определенной степени встревожило, и к чему людей допрашивать, если Эва Марш в безопасности и вне подозрений, но потом я сообразила, что не имею права так уж твердо этому верить, пока не получу от Ляльки подтверждения алиби Эвы.

— А они к кассетам проявляли повышенное внимание?

— Я бы не сказала. Просто упомянули про них, расспрашивая о Яворчике. А кроме того, я боялась, как бы невзначай не брякнуть про пани Дануту, и в результате перепутала что от кого слышала. Ужас!

— А что говорила Данута?

И тут последовало красочное описание деятельности контрольной комиссии, закончившееся выносом целый горы подозрительных документов. Пани Данута, ясное дело, знала, что они забрали, поскольку бредни относительно секретных документов имели место лишь в головах перепуганных сотрудников да сплетнях, гулявших по телецентру.