Александер Виктория - Ее высочество, моя жена

– Можете? – спросил Мэтт, искренне надеясь, что у пожилой леди действительно имеются достаточные основания так говорить.

– Можете? – глаза Татьяны слегка сузились.

– Это очевидно, – вдовствующая герцогиня откинулась на спинку стула и долгое время не сводила с Мэтью глаз, – несмотря на морские подвиги и вашу смелость в небе, вы, мой дорогой мальчик, становитесь совершенным трусом, когда дело касается вашей семьи.

– Разумеется, нет, – с возмущением в голосе ответил Мэтт. Пожилая леди была, конечно, права; даже если он и не собирался признаваться в этом никому, кроме самого себя.

– Это очевидно, – подтвердила Татьяна. Ее лицо оставалось невозмутимым, но поза ясно говорила о том, как она разгневана.

– Мэтью, вы боитесь вернуться домой. Вы боитесь встретиться лицом к лицу со своей семьей и признать, что ваши действия в юности были предосудительны. И как следствие, вы боитесь, что вас не простят, – заговорила вдовствующая герцогиня сильным и глубоким голосом. – И вот этого-то вы боитесь более всего.

– Я сказал, что обдумаю поездку домой, – прошептал Мэтт.

– Я должна просить у вас позволения, ваша светлость, – пробормотала Татьяна, поднимаясь из кресла. Мэтт сразу же встал.

– Я чувствую, что должна вернуться в свою комнату и записать все, что вы рассказали мне, – продолжала Татьяна, искренне улыбнувшись пожилой леди. – Плохая память не всегда является признаком преклонных лет.

– Ступайте, дорогая. Мы поговорим позже.

– Милорд, – обратилась Татьяна к Мэтту, – не соблаговолите ли вы проводить меня? Мы должны кое о чем переговорить.

– Я так и подумал, – пробормотал он.

– Хорошего дня, ваша светлость, – Татьяна мило кивнула герцогине, одарив при этом мужа убийственным взглядом. Затем она направилась к двери, ведущей в дом.

– На вашем месте я бы поспешила, Мэтью, – улыбнулась ее светлость.

– По-моему, умнее было бы немного задержаться.

– Она очень сердита на вас, и я бы не стала злить ее еще больше. Я придумала вам хорошее оправдание, тому, что вы не упомянули родственную связь с леди Крэнстон, но это ведь не единственная причина, ведь так? – усмехаясь, сказала вдовствующая герцогиня.

– Нет, вовсе нет, – Мэтью поморщился и попытался побороть ощущение, словно его, как школьника, застали за какой-нибудь проказой.

– Я так и подумала. Кроме того, я считаю, что между вами двумя лежат тайны, которые стоило бы раскрыть.

– Незначительные недоговоренности, возможно.

Пожилая дама скептически подняла бровь.

– Ну что ж, более чем вероятно, что ее тайны очень важны. Однако мои секреты, – сказал Мэтт с нажимом, – незначительны.

– Кажется, леди Мэтью не думает, что ваша бабушка так уж незначительна.

– Моя жена не думает, что у кого-то тоже могут быть тайны.

– Это увлекательная история, не правда ли, Мэтью?

– Я не уверен, что «увлекательная» – верное слово.

– Я думаю, она очень сильно вас любит. Это заметно по тому, как она смотрит на вас, – пожилая дама внимательно изучала его. – Вероятно, так же сильно, как вы любите ее.

– Что ж, да, временами. Но, ваша светлость, одной любви бывает недостаточно.

Татьяна толкнула французские двери, ведущие с террасы в просторный холл, и направилась к лестнице.

Была ли она когда-нибудь так возмущена? Ведь даже от измен Филиппа Татьяна не приходила в такое бешенство. Без сомнения это потому, что Мэтью она любила намного сильнее. И возможно, со стороны своего первого мужа она была готова к обманам, но со стороны Мэтта – никогда.

Тоненький голос рассудка заметил, что Мэтью в действительности не сделал ничего по-настоящему ужасного. По правде говоря, он не произнес ни слова лжи, он просто не все ей рассказал. Но гнев, охвативший Татьяну, не дал ей прислушаться к этому голоску. По существу, Мэтт лгал ей, ведь он сам же назвал ее лгуньей, когда она утаила часть правды от вдовствующей герцогини! Как он посмел?

Татьяна уже начала подниматься вверх по лестнице, когда услышала за собой его торопливые шаги.

– Татьяна, – позвал Мэтт, настигая ее.

Она предпочла не обращать на него внимания.

– Татьяна, подожди.

Она преодолела лестницу, повернулась к гостевому крылу и зашагала по коридору.

– Ты позволишь мне объяснить?

– Нет, – отрезала Татьяна, не глядя на него, – ты лжец, Мэтью!

– О, ты, конечно, знаток искусства лжи и всегда можешь ее распознать.

– И не очень хороший лжец, кстати, – сжав зубы, прошипела она.

– Ха! Мне удалось провести тебя. Кроме того, я не совершил ничего такого, на что ты не пошла бы сама, – с возмущением произнес Мэтью. – Мой проступок гораздо меньше. Я всего лишь кое-что утаил от тебя. Ты же придумала этот фарс с лордом и леди Мэтью бог знает, по каким гнусным причинам.

– Мои причины вовсе не гнусные!

– Откуда мне знать?

– Ты должен, – медленно произнесла Татьяна, запнувшись на этих словах, – доверять мне.

– Доверять тебе?- с негодованием воскликнул он. – Я должен доверять тебе?

Татьяна достигла своей комнаты и взялась за ручку двери.

– Почему же, во имя всего святого, я должен доверять тебе?

– Потому что, надоедливое создание, я люблю тебя. Я всегда любила тебя, – бросила она, развернувшись лицом к Мэтью.

– Ты бросила меня! – с чувством произнес он, глядя на нее сверху вниз. – Я женился на тебе, а ты отбросила меня, и…

– О, это старая песня, Мэтью. Я уже устала слушать ее! – не задумываясь, выпалила Татьяна. – Я вернулась не потому, что ты женился на мне, но потому что я стала твоей женой. Я пообещала любить тебя всегда, и именно это я имела в виду. Потому что я действительно твоя жена и всегда ей буду, – она дернула дверь, – потому что я не хочу быть никем, только твой женой, – принцесса вступила в комнату и развернулась к Мэтту лицом, – хотя в данный момент я не понимаю, почему!

Татьяна захлопнула дверь прямо перед ним, и стены комнаты отозвались удовлетворенным звуком. Она уставилась на все еще дрожащую дверь и стиснула кулаки. Как она могла быть такой глупой, чтобы любить его? Мэтт мог никогда не простить ей прошлые обиды. Ему, вероятно, было трудно даже представить принцессу в качестве своей жены. Он был упрям и высокомерен, и даже ложь у него выходила отвратительно.

Но, Боже, она действительно его любила. И более того, она нуждалась в нем. Она никогда ни с кем не чувствовала себя настолько полной жизни. Чтобы жить дальше, ей необходим Мэтью, как авалонский бренди был необходим, чтобы преодолевать тяготы путешествия. И, как и к бренди, к Мэтту, без сомнения, нужно было сначала привыкнуть.

И, видит Бог, Татьяна привыкла к нему.

Что ж, наконец, она призналась ему. Не то, что бы он все понял. Но она рассказала правду об их браке. Более или менее. Вполне достаточно, чтобы облегчить совесть.