Светлана Успенская - Посмертная маска любви

Вода в душе шумела недолго…

Совершенно не стесняясь меня, Инга вошла в комнату. В распахнутом халатике виднелось крепкое гибкое тело с дрожащими яблоками грудей, плоский живот никогда не рожавшей женщины и сильные ноги поклонницы тенниса. На матовой коже блестели, переливаясь и дрожа, крупные капли влаги. Что-то негромко напевая под нос, она сбросила махровый халат и стала одеваться, деловито морща лоб, когда ее руки перебирали гору тряпок. Я смотрел на мальчиковую стрижку, делавшую шею длиннее и тоньше, на длинное гибкое тело, тонкие сильные руки — и чувствовал, что, если бы она захотела, я мог бы ее простить. Конечно, это безумие, но я смог бы вынести даже безумие…

Облачившись в костюм, Инга, наконец, вспомнила обо мне и бросила в сторону, не ожидая ответа:

— Ну как дела? Ты не скучал без меня, Сержи? — и со смехом снова вышла из комнаты.

Так разговаривают с кошкой — ласково и безразлично, не ожидая ответа. Так разговаривают с фотографией погибшего человека — без надежды услышать отклик.

Аромат кофе, приплывший с кухни, защекотал ноздри. Инга появилась с бутербродом и чашкой и удобно уселась передо мной. Она не торопилась, приникая губами к чашке и изредка поглядывая на стенные часы…

Она говорила не со мной, бесчувственной куклой, набитой опилками и способной только дико вращать глазами, она говорила сама с собой — так говорят на исповеди, так рассказывают попутчику в поезде историю своей жизни — с уверенностью, что выслушают, поймут и забудут… Забудут навсегда…

— Я задумала сделать это давно… Что именно, ты спросишь? Исчезнуть, раствориться, поменять жизнь, как меняют вытершиеся на сгибах перчатки. Я хотела не просто начать новую жизнь — я хотела стать другим человеком, с другой внешностью, в другой стране, с другими людьми. Я хотела забыть все — детство с вечно пьяным отцом и пришибленной матерью, юность с вечными проблемами безденежья, не слишком удачную супружескую жизнь, и вообще, все, что составляло опостылевшее прошлое некоей особы по имени Инга Абалкина…

Конечно, кое-кому моя жизнь под крылышком банкира Абалкина покажется верхом женского счастья — личные деньги, поездки за границу, лучшие шмотки из престижнейших парижских Домов моды, спортивная машина стоимостью под сто тысяч долларов, поклонение мужчин. И при этом — относительная свобода. Свобода в том, чтобы выйти из дому, пойти в кино, завести любовника, принять дозу для расслабления… И полное отсутствие другой свободы, которую я и признаю истинной, — без необходимости лгать, скрываться, ловчить, приспосабливаться к привычкам одного человека и думать, что о тебе скажет другой, бояться, что удобная жизнь может в один прекрасный момент кончиться, — например, в случае, если муженьку моему, покойному Сашке, вздумается завести себе любовницу, а той вдруг приспичит занять мое место…

И вот, озверев от лжи и скуки, я решила полностью освободиться от осточертевшей мне жизни и начать все заново, набело, с чистого листа. Но, как ты понимаешь, Сержи, без денег такую жизнь не начнешь, тем более за границей. А считать копейки — это не в моем вкусе… Вот я и решила сначала собрать достаточную сумму, а потом под чужим именем, чтобы не иметь проблем с проживанием в Европе, уехать отсюда для той самой новой, незнакомой жизни.

Всю вашу дурацкую шайку под названием Шестая бригада я знала как облупленную. Еще тогда, в шестнадцать лет, я умирала со смеху, глядя, с какой серьезностью вы занимаетесь своими высосанными из пальца играми, достойными постоянных клиентов клиники Кащенко. И еще тогда меня больно укололо то, как вы отнеслись к моему появлению, — как к досадной помехе, разбивающей ваше мнимое мужское братство. И еще тогда мне пришла в голову идея, что было бы неплохо отомстить вам за кривые ухмылки и косые взгляды в мой адрес.

И вот, по прошествии нескольких лет, момент назрел, я решила, что неплохо было бы вашу бригаду немного пощипать, тем более что у многих парней в вашей компании водились деньжата, и немалые. Но чтобы иметь полную свободу действий, свободу от любых, даже малейших, подозрений, Инга Абалкина должна была бесследно исчезнуть и вместо нее должна была появиться другая женщина, не имеющая ни малейшего отношения к ней, не вызывающая подозрений. Дело было за малым — надо было подыскать достойную кандидатуру, которая, с одной стороны, хотя бы мало-мальски походила на меня, пусть самыми общими параметрами — рост, вес, возраст, а с другой — имела бы свободный выезд за границу. Остальное довершила бы косметика и небольшая пластическая операция по изменению формы лица и глаз…

И вот я нашла такую кандидатуру. Это была американская репортерша Кэтрин Мэйфлауэр, которая обреталась в Москве, поскольку была одержима единственной целью — разоблачением русской мафии. Мне было легко с ней подружиться — пара намеков на близость к интересующим ее мафиозным кругам, и она прилипла ко мне намертво. У меня было достаточно времени, чтобы изучить Кэтрин, ее жизнь, ее походку, одежду, повадки, научиться подражать ее акценту и даже коверкать русскую речь. Я досконально изучила ее прошлую жизнь. Ее детство, ее работа в бюро AEN стали моим детством и моей работой. Ее родители — моими родителями. Даже если бы кто-либо из коллег Кэтрин и встретился со мной, то, думаю, они признали бы во мне госпожу Мэйфлауэр — с английским у меня никогда не было проблем, тем более последние три года, обдумывая свою аферу, я занималась с университетским преподавателем, а речь Кэтрин, ее язык, ее взгляды на жизнь, ее любимые книги и ее биографию я знала в совершенстве. Маскировка не потребовала сильного напряжения с моей стороны. Я ждала только нужного момента.

И вот момент настал. Я совершенно случайно узнала, что Коля Ломакин, который непродолжительное время состоял в моих кавалерах, задумал тайно продать ресторан и удалиться от дел. Пятьсот тысяч баксов — слишком лакомый кусок, чтобы я могла пропустить его мимо рта! Но сначала мне нужно было влезть в шкуру этой дурочки Кэтрин и избавиться от своего законного супруга, который рано или поздно мог бы узнать меня и в овечьей шкуре. За остальных кандидатов на тот свет я не беспокоилась — мужчины, как я давно заметила, страшно не наблюдательны. Если женщина сменила блузку — им кажется, что она полностью переоделась, а если женщина перекрасила волосы или надела парик — им кажется, что перед ними другая женщина.

Я проверяла этот факт несколько раз на своем покойном супруге и, смею тебя заверить, добилась прекрасных результатов — он проходил мимо меня, как будто мимо незнакомого человека, а потом очень удивлялся, когда я рассказывала ему, что сидела за соседним столиком в ресторане и собственными глазами видела, как он миловался с очередной своей пассией… Но при близком контакте, конечно, номер с переодеванием и пластической операцией провалился бы, уж кто-кто, а мой законный супруг наизусть знал все заветные места моего тела, и это знание я никак не могла бы выбить из его головы.