Светлана Успенская - Посмертная маска любви

К сожалению, ценной иконки, которую я рассчитывала добыть после визита к Амвросию, на месте не оказалось, там висела какая-то дешевая подделка, не имеющая ни малейшей ценности (как объяснил один искусствовед, когда я притащила ему эту мазню), а настоящее «Благовещение Божьей Матери» оказалось переданным на реставрацию нашему гению, Леонардо Недовинченному, которого я знала как облупленного, — Максютову. Выкрасть икону из мастерской было невозможно — сигнализация, сейф и прочие дурацкие штучки… Здесь требовалась разведка боем и мое личное участие. Но теперь мне мешал уже ты — ты поселился у Рината, совал свой нос в любую щелку, да еще и бегал ко мне со всеми своими подозрениями. И более того — начал даже меня подозревать! Меня!

Твое заключение в колодце мне обошлось совсем недорого — меньше штуки баксов за все. Но какой был спектакль! Я видела, как ты косился на мою расстегнутую кофточку, и на языке у тебя вертелся один-единственный вопрос: не изнасиловали тебя, дорогая? Нет, дорогой, не изнасиловали! Зато я избавилась от твоей навязчивой опеки и несколько истерического участия в событиях.

Что было дальше, ты, наверное, догадываешься… По необходимости целясь в лоб из арбалета нашему гению, я не могла упустить такую уникальную возможность и влепила стрелу аккурат в глаз, который, надо признаться, уже с удивлением узнавания рассматривал мои прелести. Правда, повторяю, лужи крови не в моем вкусе… Ранее я планировала обездвижить Рината тем самым уколом, который в конечном счете достался тебе, а потом уже отравить газом, инсценируя самоубийство. Но так уж получилось, пришлось пустить немного красной жидкости…

Забрав икону, мы с Толенковым (а именно он открывал сейф, не все же мне одной стараться) тихо слиняли. Я даже не предполагала, что все сложится так удачно и убийство Рината повесят на тебя. И уж конечно, я не предполагала, что эта сволочь Толенков задумает играть против меня, чтобы забрать все деньги, а самому выйти сухим из воды. Пока я занималась переправкой иконы дипломатическим багажом в Австрию, он вдруг вспомнил, что ты его старинный друг, решил тебя вытащить из тюрьмы и привлечь к игре против меня. Двое мужчин против бедной, беззащитной женщины — тебе не кажется, что это не слишком-то благородно?

Но Толенкову не удалось навредить мне! Как там говорится — кто с мечом придет, от меча и погибнет! Я слышала о перестрелке в клубе и о двух трупах, найденных там. Но вообще-то я надеялась, что один из этих трупов — твой, и поэтому даже не волновалась за дальнейшее. Но наверное, кому-то из приятелей Толенкова повезло гораздо больше, чем тебе… Повезло потому, что он уже умер, а тебе еще только предстоит не слишком приятный переход в мир иной. Но уж о том, чтобы он обязательно случился, я позабочусь сама…

А потом… Деньги у меня есть, вилла в Швейцарии, икона уже в надежном месте… Симпатичная пожилая парочка австрийских дипломатов поможет мне пройти через зеленый коридор в аэропорту, и — прости прощай, немытая Россия!

Отставив в сторону пустую чашку, Инга потянулась, деловито посмотрела на часы и сказала озабоченным голосом:

— Ого, нужно торопиться… А я еще без грима…

Буравя ее умоляющим взглядом беспомощного щенка, я надеялся на чудо — на милицию, на мадам Молодцову, врывавшуюся в комнату с эскадроном бойцов СОБРа, на соседку, пришедшую занять соли, на землетрясение, на всемирный потоп… Но чудо не спешило появиться. И я покорно ожидал своей участи, издавая горлом только бессвязные умоляющие хрипы…

Через несколько секунд Инга надела парик, подкрасилась и внезапно превратилась вновь в прежнюю Кэтрин — Кэтрин, к которой я так привык, милую женщину с гладкими черными волосами и синими глазами, красиво приподнятыми к вискам.

Кэтрин, то есть Инга, деловито собрала небольшой чемоданчик, просто, как зажигалку, сунула в карман небольшой пистолет, а потом, оглядев меня оценивающим взглядом, достала из сумки небольшую коробочку, завела ее, как часы, и легким ударом туфли отправила прямо под кресло, в котором я валялся бесформенным ватным кулем. Очевидно, это было взрывное устройство.

— Ну все, — с облегчением произнесла она. — Финита ля комедия!.. Через два часа я буду уже в воздухе, как, впрочем, и ты. — Она деловито подкрасила губы, взяла в правую руку сумочку, а в левую — чемодан.

Я смотрел на нее затравленным взглядом гибнущего животного.

— Ну что, Сержи, — ласково произнесла Инга, то есть Кэтрин, подходя ко мне. — Прощай! Не надо, не провожай меня! До встречи на том свете!

Она легко чмокнула меня в щеку, подхватила чемодан и, уже стоя в дверях, обернулась ко мне и сказала:

— И, пожалуйста, не обижайся на меня… Сам понимаешь, что я не могу поступить иначе. Логика событий того требует. Ты — тринадцатая и последняя моя жертва, включая Кэтрин… Прощай! Ты остался один из всех! Или один за всех?.. Прощай!

За ней гулко хлопнула входная дверь.

Описать те два часа моей жизни, которые легко могли бы стать последними, у меня нет ровно никаких сил. Я был песчинкой мироздания, травинкой под колесами самосвала, мыслящим тростником, которого ломали снова и снова…

Бомба под моим креслом все тикала и тикала, а я не мог пошевелиться, чтобы достать ее, не мог убежать или хотя бы отползти… Мне достались в удел семь тысяч двести бесконечно длинных и бесконечно коротких секунд, и самое ужасное, что я знал — они действительно последние. Прямо перед глазами висели часы с кукушкой. Кукушка каждые полчаса вылетала из своего домика и издевательски хохотала мне в лицо. А там, под креслом, небольшая коробочка все тикала и тикала… Тикала и тикала… Тикала и тикала… Я чувствовал, как медленно схожу с ума…

Вот кукушка вылетела в третий раз, и это означало, что жить мне оставалось меньше получаса…

А Кэтрин, то есть Инга… Инга, то есть Кэтрин… Я как будто видел внутренним взором, как она проходит паспортный контроль в аэропорту, идет через «зеленый коридор», стоит на взлетной полосе, ожидая посадки в лайнер, и ветер бросает ей в лицо пригоршни мелкого сентябрьского дождя…

…А часы все тикали и тикали…

Оставалось двадцать пять минут до взрыва. Я попытался пошевелить рукой… К каждому пальцу была как будто привязана пудовая гиря, но все-таки они едва заметно оторвались от мягкой обивки кресла и на мгновение повисли в воздухе — кажется, действие укола начало ослабевать. Еще минут через пять я мог дернуть рукой (до взрыва оставалось десять минут), потом шевельнул ногами и, попытавшись рывком встать, беспомощно свалился с кресла на пол…

…Последний раз оглядев серую землю с зависшей над далеким городом дымкой, Кэтрин села в самолет. Летчики грели двигатели перед взлетом….