Irene - Эфффект линзы

— И что?

— А то, что сегодня с утра у тебя на хате проводят полный шмон, — ухмыльнулся Вовка. — И они найдут эту твою бухгалтерию. И вот когда обнаружится факт твоего знакомства с убитым незадолго до его смерти, а тут еще и мотив хороший… Я бы советовал тебе припомнить все сейчас. Потом будет хуже, это я тебе обещаю!

Штырь явно помрачнел, однако я взял на заметку, что при имени Лехи он не испытывает практически никаких эмоций, кроме удивления.

— Я ничего не знаю.

— Есть свидетели, готовые подтвердить, что вы с ним были знакомы. А еще они же могут подтвердить, что по твоей указке совершались нападения на тех, кто не мог вернуть тебе деньги.

О, а вот это похоже на страх! Его брови дернулись вверх, а глаза раскрылись немного шире. Штырь, надо отметить, несмотря на увлечение всякой дрянью, прекрасно владел своими чувствами и на то, чтобы снова нацепить маску непроницаемого пофигизма, ему понадобилось меньше секунды.

— Будем говорить? — Сидоренко уселся на край стола. — Как известно, содействие следствию может в значительной мере облегчить твою участь.

Вовка блефовал. Мы не вели протокол и ничего даже близко похожего на него. Впрочем, может, сейчас так поступают часто, не уверен.

— Ну да. Я это уже сегодня слышал.

— Ты же понимаешь, что доказать твою причастность к убийству будет не сложнее, чем к торговле наркотой, — вел дальше Сидоренко. — Но тут твои же показания могут многое изменить. Итак, Литвиненко занял у тебя деньги и отказался отдавать назад. И ты опять решил списать кому-нибудь долг за то, чтобы с ним разобрались?

— Нет, — тихо пробормотал Штырь.

— Значит, ты все-таки знал его?

Он искривил рот так, что стали видны клыки, будто собака, предупреждающая о возможности нападения.

— Я никого на него не натравливал!

— Вот. Уже лучше, — я придвинул стул к нему вплотную и уселся на него верхом, как сыщики в американских сериалах. — Зачем он брал такую сумму?

Штырь скривился, будто я спрашивал ерунду.

— Да какая разница… Ну да, он занял у меня… Но у меня малолетки часто занимают. С них легче сбить долг назад. А этот… не помню, кажется, что-то про бабу свою говорил… Это хрен знает когда было…

Я удивленно приподнял брови. Хм… и кого это Леха имел в виду? С Викой на тот момент он уже расстался… Ди? Зачем ему понадобились деньги для Ди?

— Короче, я ниче не знаю… я сам на бабки попал из-за него. Он занимал на две недели… А потом его грохнули — еще даже срок не вышел, а мне пришлось людям самому выставляться… От и все.

Я нахмурился — похоже, сейчас он не врал. К тому же, это будет легко проверить по его записной книжке, если ее действительно найдут при обыске. Я обернулся к Вовке, который уже явно заскучал и мечтал побыстрее закончить этот странный допрос. Вопросы у меня закончились. И я уступил место мэтру.

Штырь покинул кабинет спустя минут пять: естественно, он не рассказал, чем занимался в тот день и где был — я бы и сам не вспомнил спустя три месяца. Мои мысли уже были далеко отсюда — я попытался представить, что вообще чувствовал человек, убивший Леху. Это было продуманное до мелочей действие, заранее подготовленное, сотворенное с интеллектом — не сгоряча, не наспех.

Быть преступником. Думать, как он. Вот что я должен был сделать с самого начала. Я же увлекся какими-то внешними факторами и миром самого Лехи…

Теперь, в эти несколько минут, я мысленно стащил у Феськова обрез, проследил за Литвиненко после школы — скорее всего, делал так каждый день, увидел, как вечером он шел к готам, бежал следом за Кириллом и его друзьями, скрываясь в тени, дождался, пока они избили его… Смотрел, не шевелясь, как Ди защитила потерявшего сознание Леху своим телом… И вот, наконец, я остался с ним один на один. Концентрированная, расчетливая ненависть… Почему я хочу, чтобы все думали, что он покончил жизнь самоубийством? Ведь какая мне разница — убийцу все равно не найдут… Нет, он должен застрелиться именно потому, что это логично… так должно быть, но сам он никогда бы этого не сделал…

Я закрыл глаза, стиснув зубы. Конечно. Это может быть только месть. Как говорят сицилийцы, месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным. Возможно, ее взращивали годами до удачного момента и стечения обстоятельств — тогда причину и следствие может разделять уйма времени. И даже при внешней безоблачности среди друзей, знакомых, любимых Лехи могли существовать люди, ненавидящие его всем сердцем.

— Хорошо. А теперь выбери из перечня те характеристики, которыми ты обладаешь…

Я встал из-за стола, оставив закусившего от усердия нижнюю губу восьмиклассника над распечаткой теста на самооценку. Со дня разговора со Штырем прошло более трех месяцев. За окном уже практически растаял снег — вот-вот и долгую и темную зиму из нашего притихшего маленького городка выдует прочь апрельскими ветрами. Я поморщился, почему-то вспомнив, как Вовка вывел меня за пределы участка и, к моему ужасу, передал прямо в руки едва не теряющей сознание матери. То был странный момент — я вдруг почувствовал, что успокоился. Страшный стыд, который я испытал, выйдя «на волю» и обняв заплаканную маму, надолго выбил из моей головы мысли о расследовании и я почти смирился с фактом, что могу никогда не узнать, кто убил Лешу Литвиненко. Я провел рукой по волосам и слегка сощурился, чтобы слепяще-яркие солнечные блики от жестяного подоконника застряли в ресницах и не кололи так беспощадно глаза. Странно, но сейчас мне было даже лень вспоминать об этом страшном, но так и не рассекреченном до конца происшествии, тем более, что ни одной новой зацепки за все это время так и не появилось. Возможно, Вика была права. «От той правды, наверное, никому уже не станет легче». Вика…

Конечно, каникулы вдали от дома пошли ей на пользу. Вернувшись, она передумала уходить в другую школу, и с тех пор между нами установился прочный нейтралитет. Я старался не попадаться в ее поле зрения, она — избегала моего общества так же старательно, будто мираж исчезая, испаряясь с моего пути. Мы не смотрели друг другу в глаза, не говорили и не спорили. Мы просто в одно мгновение притворились незнакомыми людьми. Кто знает, возможно, нам и следовало бы оставаться такими всегда… По крайней мере, мне стало значительно легче — казалось, еще пару месяцев, и я вовсе не вспомню, как она выглядит. Да и другой позитивный эффект был на лицо: видя, что мы практически не контактируем, школьная общественность постепенно потеряла интерес к нашему «анонсированному» роману, и разговоры, шуточки и перемигивания в моем присутствии прекратились.

— А че это — «Со стойким настроением»?

Я обернулся, встретив не особо осмысленный взгляд моего очередного трудного подопечного.