Irene - Эфффект линзы

— При себе что-то есть?

— Например?

— НАПРИМЕР?!..

Видимо, он имел в виду марихуану, залежи которой покоились буквально в полуметре от меня. Я хотел ответить, но в этот момент в подвал быстро соскользнул высокий поджарый мужчина в длинном плаще. Такие, в лучших традициях Голливуда, обычно играют спецагентов. Они перекинулись парой слов с Сидоренко, незнакомец кивнул на завалы «травки» под стенкой и ухмыльнулся, вскинув взгляд наверх, откуда уже заглядывали пара испуганных женщин и молодой парень со взъерошенной шевелюрой.

То, что происходило дальше, даже стыдно описывать. Меня, «взявши под белы рученьки», запихнули в один из милицейских «бобиков» в сопровождении нескольких бойцов спецназа с автоматами наперевес, вместе с позеленевшим от испуга Штырем. Я удивленно заметил, как в другую машину сажают еще целую кучу народа, включая тех, кого я не заметил до момента удара, когда собирался пробраться в дом.

«Бобик» тронулся, я впервые увидел, как выглядит мир через зарешеченное окно.

— И кто ты такой, твою мать… — со злостью шепнул Штырь, тут же получив неприятный тычок дубинкой в бок.

Я предпочел оставить его вопрос без ответа, пытаясь посчитать, скольких зубов лишился в неравной схватке со спецназовцем. Кажется, два… или один? Эх… лет через десять, когда выйду, стоматолог разберется…

Стоит ли говорить, что ночь в отделении была самой худшей в моей жизни? Видимо, Вовка все же как-то подействовал на серьезных парней из спецотдела и, после составления протокола и снятия отпечатков, меня посадили не в традиционный «обезьянник», а в ужасно узкую и темную маленькую камеру, сквозь решетку которой, к счастью, даже был виден экран телевизора у дежурного. У меня было достаточно времени, чтобы вдоволь поразмышлять о том, куда меня завела моя неуемная жажда правды, и о том, что иногда все же следует прислушиваться к тем бесценным подсказкам, присылаемым судьбой. Я практически не спал всю ночь (да и как уснешь, избитый, на этих исцарапанных голых досках?), и к утру, к восьми часам, был готов внимать грозной речи моего друга, который, похоже, со вчерашней ночи так и не сменил гнев на милость.

Дежурный звякнул ключами и Вовка, проводив его мрачным взглядом, уселся напротив меня и скрестил руки на груди.

— Вов, я сейчас все объясню…

— Заткнись, Сафонов, не искушай меня. Мне слишком сильно хочется разбить тебе нос за такую подставу.

Он встал и, шаркая, прошелся передо мной от стены до стены.

— Как ты вообще мог там оказаться?! Что… что может делать школьный психолог в подвале у наркомана?!

— Я…

— От рыбы чешуя! Ребятки из наркоотдела их полгода пасли, и надо же — как только пришла очередная партия — нарисовался мой бесценный друг! Как ты вообще мог додуматься туда лезть?! Ведь никому же ничего не докажешь теперь!

— Я оказался там из-за Литвиненко. Хотел знать правду. Я уверен, что его убили! — Выпалил я, с мрачной обреченностью чувствуя, как лицо заливает румянец, а мочки ушей буквально горят невыносимым огнем. И главное, в устах Вовки вся эта ситуация действительно звучала очень глупо — даже оправдываться не хотелось. Я действительно влип по собственной дурости.

— Да что ты! — Он покачал головой, зло усмехнувшись. — С чего такая уверенность?!

— Есть несколько вещей, которые об этом свидетельствуют.

— Черт… — скривившись, выдохнул Вовка, видимо, наконец услышав меня. — Вот ведь бред…

— Меня могут посадить?

Сидоренко воздел руки к небу.

— И почему же этот вопрос не пришел к тебе в голову вчера утром?!

В камере воцарилась тишина, я только прислушивался к тому, как на шее что-то бешено пульсирует. Вовка положил ладонь на затылок, рассеяно рассматривая пол, и только спустя несколько минут произнес:

— Я постараюсь сделать, что смогу. Но ничего не обещаю. Какой же ты придурок, Кирилл… Ты же мог прийти ко мне со своими выводами, прежде чем лезть поперед батьки в пекло…

— Я мог прийти. Но ты мог помешать мне…

— … выкинуть такую идиотскую штуку. И главное — зачем?! Какого черта ты все роешь и роешь?!

Я стиснул зубы в безмолвной досаде. Как же ему объяснить… ну как?!

— У меня нет выхода. Что бы я ни делал, как бы ни отвлекался, я помню о нем, понимаешь? Как заноза… Пока не узнаю — не отпустит…

— Ладно, — он рассержено махнул рукой, его брови измучено изогнулись, — пошел я совершать чудо. А ты сиди и никому ни слова, ни звука. Даже если придут ребята и заберут на допрос. Что бы ни делали, что бы ни спрашивали! Понял? Вякнешь хоть что-то — пропало дело.

— А, да, Вов… — спохватился я. — Если у тебя ничего не получится вдруг… Позвони моей маме, пожалуйста… Скажи… ну, хоть что-то скажи…

Мой приятель шумно выдохнул, но ничего не ответил. Дежурный снова загремел ключами и я остался в полном одиночестве, чувствуя холодок в животе от ожидания каких-то недобрых ребят. Прислушался. Нет, я тут не один. За стенкой кто-то тихо перешептывался, но тут была такая акустика, что я слышал почти каждое слово, как в «Галерее Шепотов».

Часы тянулись изнурительно долго. Я лежал на спине на жестких нарах и пытался представить лица моих коллег, не говоря уже о матери, когда они узнают содержание моего «сочинения» «Как я провел выходные». Наверное, Вера Михайловна сокрушенно покачает головой и скажет, что давно чувствовала — я пошел по наклонной, проигнорировав ее бесценные советы. Алла Ивановна пожалеет, что не уволила меня сразу, по собственному желанию, тихо и мирно. А Юля хотя и удивится, но, вполне возможно, даже попробует оправдать мои действия. А уж какой шок ожидает Вику, я даже боялся представлять…

В этот момент, как в моем сознании возник ее образ, насколько желанный, настолько и мучительный, дверь в мою камеру опять открылась. Я вздрогнул и вскочил с нар. Дежурный промычал что-то малопонятное, видимо, приглашая меня выйти. На моих запястьях щелкнули наручники. Едва я переступил порог камеры, он ткнул меня в спину: «Лицом к стене!» и дальше мы молча отправились на второй этаж по узкой лестнице с ободранными стенами. Мой желудок сжался до каких-то наноразмеров в предчувствии кайфа от допроса с пристрастием. Кабинет, в который меня доставили, выглядел совсем не так уныло, как все остальное в нашем отделении. Особенную яркость ему придавали двое суровых дяденек, похожих на мистеров Смитов из «Матрицы», расположившихся прямо напротив дверей, как строгая приемная комиссия в университете. Я нервно сглотнул, нахмурившись, и буквально почувствовал, как мои мысли начали судорожно копошиться, пытаясь хоть как-то выстроиться во вразумительное объяснение, что я делал в десяти шагах от кучи наркотиков в подвале вместе с наркоманом.

— Присаживайтесь.