Оксана Семык - Чужая кровь

Да-а-а. Вот это страсти, оказывается, бушуют под тихой, скромной внешностью нашей домработницы. Похоже, она переживала по поводу намечающейся свадьбы генерала и медсестры гораздо больше, чем я раньше думала. Интересно, способна ли эта обманутая в своих ожиданиях, настрадавшаяся от униженного существования женщина попытаться уничтожить не только фото, но и того, кто на нем изображен?

Может, она только пыталась отравить генерала, а стрелял в него кто-то другой, и эти две попытки убийства не связаны друг с другом?

Я ломаю над этим голову, поднимаясь наверх. Только сейчас я сообразила, что Фрося может находиться в комнате Деда: теперь, когда Лиды не стало, больше некому присматривать за стариком. И точно: я застаю домработницу именно там, сидящей в кресле у кровати, на которой спит генерал.

Я делаю знак рукой, приглашая женщину выйти в коридор. Бросив взгляд в сторону спящего, она на цыпочках покидает комнату.

Стараясь говорить негромко, я прошу Фросю сложить одежду и другие вещи погибшей сиделки в ее дорожную сумку, обнаруженную под кроватью, освободив шкаф и тумбочку, а заодно постелить свежее постельное белье.

– Это для кого же постель? – спрашивает домработница.

Я на мгновение опускаю глаза, делаю вид, что снимаю с рукава несуществующую соринку и наконец, справившись с собой, чтобы не дрогнул голос, отвечаю:

– Для Карена.

Фрося пытливо заглядывает мне в глаза, а потом вдруг удовлетворенно выдыхает:

– Ну и правильно. Давно пора.

– Что пора? – хмурюсь я.

– Прогнать от себя этого кобеля, – без обиняков заявляет домработница. – Совсем обнаглел. Не раз, когда он в город к Федору Семеновичу по делам приезжал, я в окошко с кухни видела, что его в машине ждала какая-нибудь фифа. Я еще тогда поняла: гуляет без зазрения совести. Но когда он прямо тут, у жены под носом, спутался с приезжей бабой, да еще собственной родственницей, пусть и не кровной – с генераловой дочкой! Все изображал, что работает в кабинете, а сам туда сперва зайдет, потом к нему эта курва Машка шмыгнет, и на замочек-то они закрываются. Я сама пару раз замечала. Они еще в самый первый день, как только все гости приехали, снюхались.

– Что же ты молчала?

– Стали бы вы меня слушать? Небось, не поверили бы.

Я понимаю, что Фрося права. Ей не занимать крепкой, какой-то крестьянской сметливости, основанной больше на интуиции, чем на разуме.

А женщина между тем продолжает:

– Я знаю гораздо больше, чем вы все думаете. Но вы чаще всего не замечаете меня. Я для вас как мебель. А ведь многое из того, что происходит в доме, я невольно вижу или слышу. Я тоже человек!

Последние слова звучат с вызовом. Я удивляюсь: и это наша тихая, забитая Фрося? Что с ней стало? Откуда такая смелость в общении? Воистину, последние события изменили нас всех. Когда-то грозный генерал превратился в жалкую развалину, чуть что хватающуюся за сердце и стенающую по убитой невесте. Теперь уже Фрося чувствует свое превосходство над ним, потому что Дед целиком зависит от ее заботы.

Почему она призналась, что ей известно об изменах Карена, хотя раньше предпочитала держать все в себе? Думаю, в ней взыграла извечная солидарность женщин, обманутых мужчинами. Ей перешла дорогу Лидочка, и буквально в это же время мой муж закрутил роман с Марией. Фрося, скорее всего, посчитала, что это нас сближает и даже ставит на одну доску. Вот, наверное, откуда этот разговор «на равных» и даже чуть снисходительный тон.

Домработница, чувствуя, что я не желаю поддерживать разговор, устало произносит:

– Я обязательно приберусь в комнате после покойницы, но пойду туда минут через двадцать. Просто через четверть часа у Федора Семеновича укол по расписанию. А кто ж его теперь сделает, если не я? – она вздыхает. – Генерал никому теперь, кроме меня, не нужен.

У меня язык не поворачивается возразить. Наверное, Фрося права. Дед прожил целую жизнь, и сейчас о нем печется только домработница, к которой он всегда относился, как к рабыне, разве что ноги об нее не вытирал. А она, похоже, его до сих пор любит и уже простила помолвку с юной девицей. Вот она – загадочная русская душа.

Однако у меня из памяти не идет фото Деда с дырой на месте глаза.

Кто знает: искренне ли поведение Фроси, хлопочущей над стариком, или это лишь притворство, чтобы отвести от себя подозрения в ожидании удобного момента для следующего покушения?

Я поднимаюсь на чердак и, порывшись в коробках со старыми институтскими учебниками, извлекаю справочник лекарственных средств, который попросил у меня Городецкий. Вот ведь въедливый тип: и зачем ему сдалось ковыряться в обнаруженных у Лидочки аспиринах-анальгинах? Впрочем, ему виднее.

Зажав книгу под мышкой, я спускаюсь на второй этаж в поисках Антона: по идее, он должен сейчас быть там – допрашивать Карена или Марию. Сыщика я обнаруживаю в коридоре, стоящим у окна и задумчиво глядящим то ли на оконное стекло, то ли сквозь него.

Услышав мои шаги, пусть и приглушенные ковром, Городецкий оборачивается:

– Это вы…

Взгляд у него немного отсутствующий, словно он еще продолжает ворочать в голове какую-то мысль.

– Я принесла справочник по лекарствам. Вы просили, – говорю я и протягиваю ему довольно толстый томик.

– Спасибо, – благодарит Антон. – Завтра я обязательно верну и книгу, и всю ту аптеку, что забрал.

– Что вы думаете обнаружить среди этих препаратов?

– Пока и сам не знаю, но я стараюсь проверять все как можно тщательнее – уж слишком мало в этом деле улик, за которые можно зацепиться.

– Я могу вам хоть чем-то помочь в вашем расследовании?

– Ни в коем случае! Это может быть опасно для вас!

– Но я уже кое-что выяснила. Помните, вы собирались узнать, где генерал хранит свое наградное оружие? Так вот, Дед говорит, что запер пистолет в верхнем ящике стола в кабинете. Хотите, проверим прямо сейчас?

– Разумеется, – оживляется Городецкий, – только подождите меня здесь – я возьму у Федора Семеновича ключ.

Детектив скрывается в комнате Деда, появляется через пару минут и произносит:

– Теперь идемте.

Мы заходим в кабинет. Антон сразу направляется к письменному столу, а я останавливаюсь посреди комнаты, вспоминая подробности недавно произошедшего объяснения с мужем и теткой.

В моей памяти мгновенно вспыхивают все те слова, что звучали здесь около часа назад. Да, я держалась достойно, не разревелась, не кинулась выдирать волосы любовнице мужа, раскрыла этой парочке глаза друг на друга. Можно сказать, что я вышла из этой ситуации победительницей. Вот только победа эта горькая. Я никак не могу назвать ее триумфом, ведь ее результат – полное крушение моего брака…