Оксана Семык - Чужая кровь

Я блаженно улыбаюсь, продолжая молчать и разглядывать сыщика.

Он суетится еще больше:

– Почему ты молчишь? У тебя шок? Лена! Ты можешь пошевелиться?

– Кажется, могу, но не могу встать – болит нога, – наконец говорю я.

Городецкий облегченно выдыхает:

– Как ты меня напугала!

Потом детектив осекается, очевидно, осознав свою фамильярность, краснеет и поправляется:

– Я хотел сказать «вы»… Как вы меня напугали, Елена Викторовна! Фрося ворвалась, бормочет что-то невразумительное. Я уже не знал, какую картину здесь увижу.

Я пошевелилась, пытаясь поменять позу, но сильные руки тут же уложили меня обратно:

– Лежите-лежите, не старайтесь подняться, пока я не осмотрю вас. Вы позволите?

Я киваю.

Крепкие мужские ладони аккуратно, легко касаясь и лишь чуть-чуть нажимая, пробегают по моему телу и голове. Я втягиваю сквозь зубы воздух при прикосновении над левым ухом.

– У вас там уже вздулась шишка, – поясняет Антон. – Есть еще ссадина, но крови немного. Сейчас обработаем, и все будет в порядке.

Не менее болезненно я реагирую на прикосновение к левой руке и ребрам с этой же стороны, однако детектив заверяет меня, что там, скорее всего, лишь появились или чуть позже проявятся неслабые синяки, но переломов нет.

Городецкий осторожно приподнимает меня, усаживая на полу, и, глядя на поврежденную ногу, затянутую в джинсы, в которые я переоделась ранее, чтобы рыться в учебниках на чердаке, качает головой:

– Здесь ее как следует осмотреть не получится. Надо отнести вас наверх.

Он легко, словно пушинку, вскидывает меня на руки. При этом прижимает меня к груди чуть ближе и сильнее, чем дозволяют приличия – или я это себе придумала?

Без видимых усилий сыщик поднимается на второй этаж, распахнув ногой дверь в мою спальню, укладывает меня на кровать и аккуратно вытягивает из-под меня большой клетчатый плед, служащий покрывалом.

Потом он, вдруг засмущавшись, указывает глазами на мои джинсы:

– Чтобы осмотреть коленку придется их либо снять, либо разрезать.

– Ну тогда помогите мне их снять. Не хочется резать – все-таки это не Турция, а настоящая фирма́, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, хотя от этих слов во мне вскипает странное чувство.

Антон наклоняется, кладет руки на пояс моих штанов, расстегивает пуговицу, за ней – молнию, а затем, глядя в глаза, словно избегая смотреть на мои ноги, медленно стягивает с меня джинсы. Каждое его случайное прикосновение к моей коже словно обжигает, а неотрывный взгляд будто затягивает в его мир.

Мне почему-то ни капли не стыдно – лишь какая-то истома переполняет мое тело, и даже боль в голове и в ноге не мешает ее ощущать. Затаив дыхание, я тону в его зрачках.

Грубая джинсовая ткань ползет по моим ногам, и я чувствую, как, сдвигая ее вниз, Антон вдруг нежно гладит мои обнажившиеся бедра большими пальцами своих рук. Но это длится лишь пару мгновений, и тут же штаны спускаются ниже, к коленям, отчего в поврежденной ноге вспыхивает острая боль. Я невольно вскрикиваю. Гипнотизм момента разрушен.

Городецкий бормочет извинения, аккуратно заканчивает снимать с меня джинсы и, сев рядом на кровать, рассматривает и ощупывает мою бедную коленку.

Та очень распухла, покраснела и налита сильной болью. Детектив осторожно пытается согнуть мою ногу, но уже развившийся отек препятствует этому. Тогда Антон стучит по моей пятке.

– Так больно? – спрашивает он.

– Да вроде нет, – отвечаю я, прислушиваясь к своему телу.

– Вот и замечательно. Перелома нет. Это просто сильный ушиб. Несколько дней поболит, потом потихоньку пройдет.

– Про сердечный приступ не знаете, а про переломы знаете? – шутливо поддеваю его я.

– У меня ни разу в жизни не было сердечного приступа, – стараясь попасть мне в тон, отвечает мой «доктор», – а вот ушибов и переломов предостаточно. Поэтому я неплохо в них разбираюсь. Сейчас главное зафиксировать это дело повязкой, приложить лед и еще хорошо бы выпить таблеточку обезболивающего. Сразу станет легче. Где там Ефросинья Матвеевна? Она вообще расслышала мою просьбу, когда уходила? Пойду ее поищу.

Антон укрывает меня до пояса покрывалом и пытается встать с кровати.

– Останьтесь! – задерживаю я его, схватив за руку. – Посидите, пожалуйста, со мной. Фрося все прекрасно слышала. Она вообще все в этом доме видит и слышит больше всех и, думаю, догадается, где нас искать. А я… Я боюсь… Не уходите… Прошу вас…

– Чего вы боитесь? – Городецкий снова опускается рядом со мной.

– Остаться одной. Кто-то только что пытался меня убить, столкнув с лестницы.

Я торопливо и сбивчиво рассказываю сыщику, как все произошло, а заодно и про то, что спешила именно к нему, чтобы рассказать о дневнике Марии и его исчезновении.

Антон слушает меня очень внимательно, хмуря свои красивые брови, одну из которых пересекает старый шрам, потом берет меня за руку и, тихонько поглаживая ее, произносит:

– Елена Викторовна, я бы с удовольствием провел эту ночь в этой комнате, охраняя ваш сон, но у меня еще есть обязательства и перед вашим дедом. Похоже, вы теперь оба – мишени преступника. Давайте сделаем так: у вас, я надеюсь, найдется раскладушка? Я попрошу Ефросинью Матвеевну поставить ее прямо в коридоре, рядом с вашей дверью. Сплю я очень чутко. Если кто-то попытается пройти мимо меня – я услышу.

Тут в оставшуюся открытой дверь спальни заглядывает Фрося. В руках у нее походная аптечка и резиновая грелка, очевидно, со льдом. Она торопливо протягивает все это Антону.

– Ну, а сейчас будем лечиться, – подмигивает он мне и аккуратно заворачивает укрывающий меня плед чуть выше больного колена…

Через полчаса, когда лед и анальгин сняли боль в туго перевязанной ноге и чуть успокоили кузницу в моей голове, я, поужинав прямо в постели, засыпаю.

Но еще несколько раз за ночь я просыпаюсь от того, что мне снится один и тот же сон: я чувствую толчок в спину, а затем снова и снова лечу с лестницы куда-то в бездну.

Когда я в очередной раз вздрагиваю от кошмара и открываю глаза, в них ударяет солнечный свет, сразу же отзываясь болью в голове. Я зажмуриваюсь, поднимаю руку, чтобы загородиться ладонью, и это движение вызывает у меня громкий стон: такое ощущение, что болит всё одновременно. Я ожидала, что с утра будет несладко. Но чтобы так…

Пару минут я лежу неподвижно, привыкая к новому состоянию, и наконец обнаруживаю, что жить можно. Более того, можно даже попытаться самостоятельно подняться, если шевелиться плавно, скупыми амплитудами.

Стягиваю с себя и сдвигаю в сторону укрывающее меня одеяло, отрываю голову от подушки так, словно боюсь расплескать мозги, и медленно поднимаюсь в вертикальное положение. Затем осторожно спускаю ноги с кровати и встаю сначала на левую ногу, а потом уже ставлю на пол правую, с ушибленной коленкой, и медленно переношу на нее часть своего веса. Ожидаю острой боли, но ее нет. Добавляю на больное колено оставшиеся килограммы и делаю шаг. Получается! Просто гора с плеч – уж очень неприятно быть лежачим больным, особенно когда тебя хотят убить. В принципе, передвигаться я, оказывается, могу, хоть пока и с невеликой скоростью.