Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Пауза длилась до тех пор, пока очередной вал не качнул яхту, и Марина, не удержавшись, полетела прямо на юношу. Вместе они оказались на полу, внизу Филипп, на нем Марина.

Они лежали в положении сэндвича, и никто из них не делал попытку его изменить. Под влиянием удара очередной волны, яхты наклонилась, и Марина невольно скатилась с юноши. Не без труда она встала и протянула руку, чтобы помочь подняться Филиппу. После секундного колебания он взял ее и встал вслед за молодой женщиной.

Теперь они, также молча, как только что лежали, стояли напротив друг друга.

— Будем молчать? — спросила Марина.

Лицо юноши отразило нерешительность, и она поняла, что ей следует брать инициативу в собственные руки. Как она сейчас поступить, так и будет.

— Пойдем ко мне, посидим в каюте.

Теперь лицо Филиппа отразило сомнение, но Марина решила не обращать на эти колебания внимания. Она двинулась в свою каюту, Филипп последовал за ней.

Она посадили юношу на стул, а сама забралась с ногами на кровать. Она понимала, что следовало бы привести себя в порядок: принять душ, сменить одежду, но в присутствии гостя об этом не могло быть и речи.

— Я так боюсь шторма, — призналась Марина, не спуская глаз с Филиппа. — Минутами мне казалось, что я этого не переживу.

— А мне не страшно, — решительно заявил Филипп.

— Разве может быть не страшно, когда разыгралась такая стихия? — удивилась Марина.

— Если бояться смерти, то да.

— А разве ее можно не бояться? — еще больше удивилась Марина.

— Можно. Еще неизвестно, что страшней: жизнь или смерть?

— Вот как? — в очередной раз удивилась Мария. — А я всегда была уверенна, что смерть это страшно, а жизнь прекрасна. Хотя прекрасного в ней, по правде говоря, мало.

— Ты не права, — уверенно произнес Филипп. — Ты просто так привыкла думать. Все так привыкают думать, потому что такие мысли возникают с самого раннего детства.

— А у тебя они разве не возникали?

— Возникали. Но я заставил себя изменить сознание. После смерти мы продолжаем жизнь, только в ином качестве. И я почти уверен, что это качество гораздо лучше чем то, в каком мы пребываем сейчас.

— Ты говоришь очень странные вещи. Я, конечно, тоже думаю, что со смертью тела жизнь не кончается. Но никто не сказал, что там лучше. Было бы лучше, нас не посылали бы сюда. От добра добра не ищут.

Последний аргумент так поразил Филиппа, что он на несколько мгновений даже оцепенел. Но сдаваться на милость победителя не хотел.

Он опустил вниз голову и стал смотреть в пол.

— Это все не так, — вдруг глухо произнес он.

— А как?

— Нас посылают сюда, чтобы очиститься.

Марине вдруг стало смешно.

— Здесь, очиститься? Да это самое загрязненное место во всей Вселенной. Это клоака, понимаешь, здесь царит сплошь разврат. Во всем.

Филипп вдруг резко поднял голову.

— И ты развратничаешь?

Марина поняла, что допустила оплошность. Нельзя говорить все, что думаешь, особенно такому чувствительному парню. А теперь попробуй-ка, выкрутись.

— Я стараюсь этим не заниматься, Филипп, — произнесла Марина, сознавая, как неубедительно звучат ее слова.

— И там, в каюте, у Суздальцева, тоже. — Фамилия Суздальцева далась ему с трудом.

Марина поняла, что ложь лишь усугубит ситуацию, может окончательно разорвать возникший между ними контакт.

— Филипп, — дотронулась она до его руки, — так получилось. Я была сама не своя, я плохо переношу качку.

— Хочешь сказать, что он овладел тобой насильно? — Кулаки у юноши невольно сжались.

И снова шестое чувство подсказало Марине, что сейчас не тот случай, когда надо врать. Правда, реабилитирует в глазах Филиппа ее лучше, чем ложь.

— Не совсем. Я была очень слабой, плохо понимала, что происходит, все плыло перед глазами. Мною владели странные ощущения, я даже не в состоянии их описать. И когда он стал меня целовать, обнимать, меня словно бы затопила какая-то теплая волна. Все смешалось в моем подсознании, я даже точно не понимала, что происходит. То ли меня ласкают, то ли это снова от этой ужасной качки внизу живота поднимается противная волна. — Марина вдруг заметила, что щеки Филиппа стали вдруг бурыми. — Я не слишком подробно рассказываю? — вдруг спросила она.

— Твой рассказ меня совсем не смущает, — проговорил юноша.

Но Марина видела, что это совсем не так и решила свернуть свое повествование, до минимума сократив количество красочных подробностей.

— В общем, все произошло так быстро, что я по-настоящему ничего не ощутила. У меня возникло чувство, как будто я отделилась от своего тела. И все, что с ним происходило, происходило как бы не со мной. И как только я снова обрела саму себя, я тут же выбежала из его каюты. Я очень сожалею о том, что случилось.

Марина замолчала, и между ними повисла очередная пауза. Молодая женщина не без опасения ждала своего приговора.

— Я вовсе не собираюсь придавать этому эпизоду какое-то значение, — вдруг решительно произнес Филипп. — Если обращать внимание на такие мелочи, жить будет просто невозможно. Хотя, не скрою, мне жаль, что ты так поступила. Мне даже это неприятно. — Филипп замолчал и сглотнул слюну.

Неожиданно для себя Марине стало искреннее жалко юношу, по своему опыту она знала, что в его возрасте такие истории воспринимаются куда острей, чем когда человек становится старше. Она осторожно обняла его за плечи. В первую секунду Филипп обмяк под ее руками, но почти тут же резко выпрямился.

— Не надо, — сказал он. — Я в порядке, со мной абсолютно ничего не происходит.

— Прости.

Филипп внезапно поднялся со стула.

— Я рад, что и с тобой все в порядке. Когда я шел к тебе, то только это и хотел узнать. В любом случае между нами ничего не изменилось.

— Я рада.

Филипп перевел взгляд на иллюминатор.

— Кажется, буря уже не такая сильная, — заметил он.

— Мне тоже так показалось.

— Тогда я точно могу идти.

Филипп быстро вышел из каюты. Марина с облегчением вздохнула, эта встреча стоило ей много нервов. Но теперь, слова богу, можно немного заняться собой. Почему-то она уже не чувствовала никакого страха перед грозной стихией.

Шторм окончательно затих где-то к середине ночи. Утро встречало просыпающих людей ясным небом и спокойным морем. Было трудно представить, что всего несколько часов назад по этим безбрежным просторам носились могучие водяные горы, которые, словно фигуры на доске, легко перемещались на большие расстояния.

Шаповалов казался необычно оживленным, его глаза блестели, а с губах не сползала улыбка.

— Как вам, господа, стихия? Не правда ли замечательно. — От охватившегося его воодушевления он даже вскочил с кресла. — А как тебе Филипп? — обернулся Шаповалов к сыну. Это ведь твой первый шторм?