Владимир Гурвич - И корабль тонет…

— В каком плане вы хотите поговорить о Шаронове? — поинтересовался Суздальцев.

Шаповалов привычным движением сунул в рот сигарету.

— У нас тут был с ним разговор. Он мне рассказал, каким образом случилось с ним преображение? Что-то знаешь об этом?

— Ничего такого он мне не рассказывал. Да мы давно с ним не общались.

— Жаль.

— У вас возникли сомнения?

— Может быть. Я не могу ошибаться. Сейчас все мои вложения должны быть оправданы. А у меня такое ощущение, что он чересчур далеко находится от реального мира.

— Мне тоже иногда так кажется.

— Вот как, — усмехнулся Шаповалов. — На самом деле, мне глубоко плевать, где он находится. Хоть на Сириусе. В конечном итоге это его дело. Мне же нужны гарантии, что он хорошо сделает свою работу.

— Но ведь это вы выбрали его, — не без опасения напомнил Суздальцев.

— Полагаешь, что я об этом забыл. Но я исходил из того, каким он был период, когда писал свои замечательные сценарии. А что осталось от его таланта теперь, когда он где-то там побывал? Как проверить?

— Даже не представляю. Приступать к написанию сценария еще преждевременно, ваш рассказ в самом начале.

— Понимаю, не хуже тебя. Вот что о чем я подумал. А что если ставку сделать на этого Ромова. Мы его пригласили в качестве запасного игрока. А теперь поменять их местами. Что думаешь? — Шаповалов пристально посмотрел на продюсера.

— Замечательная идея! — воскликнул Суздальцев. На самом деле, он был в этом далеко не уверен. А точнее почти уверен в обратном.

— А ты уверен, что он справится? Насколько я понимаю, ничего стоящего он пока не сотворил.

— Вы правы, но не все зависит от него. Сценаристы люди подневольные, чаще всего пишут на заказ. А заказы увы… Но вот в его способностях я не сомневаюсь. К тоже же я вам уже говорил, успех фильма на девяносто процентов зависит от режиссера.

— Про режиссера мне известно не хуже тебе. Поговорим об его кандидатуре позднее, когда будем иметь готовый сценарий. Я дам ход проекту дальше, если он меня удовлетворит.

— Это ваше право.

— Безмерно рад, что ты признаешь его за мной, — усмехнулся Шаповалов. — Вот что я хочу тебе сказать: устроим конкурс сценариев. Тебе нужно будет поговорить с Ромовым, мы даже увеличим его гонорар. Передашь ему: в случае успеха к обусловленной сумме он получит еще пятьдесят процентов.

— Это его очень обрадует.

— Так надо радовать людей. У меня такое подозрение, что ты на этом никогда не специализировался. Ты из тех, кто любит загребать все себе. Впрочем, это очень даже полезное свойство. Так что поговори с этим Ромовым, но пусть он держит все в секрете. Предупреди: если Шаронов прознает, моя договоренность с Ромовым будет аннулирована. Сумеешь сделать все как надо?

— Не сомневайтесь, Георгий Артемьевич.

— И вот еще что, — задумчиво произнес Шаповалов. — Попробуй-ка все-таки прощупать Шаронова, что от него можно ожидать. Ты как-никак профессионал в этом деле, у тебя должна быть развита интуиция.

— Поверьте, она у меня, в самом деле, развита. И очень редко подводит.

— Вот и используй ее по полной программе. А я тоже попытаюсь прощупать Шаронова. Хотя не люблю людей из того мира, если живешь на земле, то и должен жить по законам этой жизни. Вот когда переселишься туда…

— Совершенно с вами согласен, ничего хорошего от этого не бывает.

— А в жизни вообще нет ничего хорошего, есть только приятное. А приятное редко совпадает с хорошим. Заруби себе это на носу. А теперь иди, сейчас у меня другие дела.

Суздальцев решил не откладывать дело в долгий ящик и сразу же направился к каюте Ромова. И пока он шел, то раздумывал, какую выгоду он может получить от смены приоритета. Он будет дураком, если передаст Ромову дословно то, что говорил ему Шаповалов. Вернее, все это он ему и скажет, но тут важна интерпретация. Немного сместить акценты, поменять причину и следствие — и ситуация, как алмаз, заигрывает другими гранями. А он не может себе позволить действовать без выгоды для себя, он все меньше и меньше доверяет Шаповалову. Он становится каким-то не то странным, не то не понятным. Зачем-то притащил сюда своего отпрыска, с которым почти не общается. А этот парень, ему, Суздальцеву, решительно не нравится. Прямая противоположность отцу; если тот пример классического дьявола, то Филипп — ангела. Но вот что лучше — это еще большой вопрос. А теперь у него вдруг проснулся интерес к Шаронову. И еще неизвестно, чем он завершится.

Суздальцев задумался. Неужели у Шаповалова действительно неважно обстоят дела? С этим чертовым экономическим кризисом все идет кувырком. Почти весь кинобизнес остановился, никто денег ни на что не дает, даже на самые проходные проекты. Вот он и ухватился за этого самовлюбленного осла, который решил, что настолько велик, что про его мерзости можно изготовить великий фильм. И почему такие идиоты становятся такими богатыми. До чего же все-таки несправедливо устроен мир. Если рассудить, зачем этому Шаповалову деньги. Тратит их немеренно на разврат. А ведь столько можно сделать полезного. Он, Суздальцев, давно мечтает создать свою хорошую киностудию, делать свои, а не продюсировать чужие фильмы. Как ему надоело работать на других дядей, угождать всяким придуркам и сволочим. Каждый мнит себя гением, единственным и неповторимым. А если присмотреться — даже просто обычного нормального человека редко встретишь, повсюду одно дерьмо, которое, как известно, плавает на поверхности.

Вот и человек, к которому он идет, если разобраться тоже дерьмо. Хорошего сценария ему никогда не написать; не тот калибр. И что ему, Суздальцеву, делать, когда придет время выкладывать перед покупателем товар на прилавок? Один способ спасения — любой ценой внушить Шаповалову, что это стоящая вещь, именно то, чего он хотел получить. Если постараться, это вполне может выйти. В конце концов, этот осел ничего не смыслит ни в сценариях, ни в кино. А если найти хорошего режиссера, то он их любого дерьма сделает конфетку. И даже если не конфетку, то вполне сносное пирожное. У него есть на примете парочка таких не признанных гениев. Они за небольшую плату согласятся на все. И на этом тоже можно кое-что поиметь.

Суздальцев вдруг почувствовал прилив радости. Оказывается, если все по-умному сделать, то вполне реально выгодно обтяпать это дельце. А он уж почти впал в отчаяние. Вот что значит все хорошо продумать. Теперь можно приступать и к разговору с Ромовым.

Суздальцев много повидал на своем веку киношной братии, а потому сразу определил, что Ромов пребывает в депрессии. Взгляд то ли пустой, то ли отрешенный — разницу понять сложно, волосы всколочены, как после сна, а на столе наполовину опорожненная бутылка виски, зато дыхание так и разит перегаром. Продюсер поморщился. Он и сам бывал в таком и даже хуже состоянии, но не любил когда кто-то оказывался в нем. С таким человеком ни о чем путным не договориться.