Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Она села рядом с Шароновым.

— Я вам не помешаю, Андрей Васильевич?

— Нет, Марина, не помешаете. Может, даже поможете.

— Я вам помогу? — искренне удивилась девушка. — Это вы мне можете помочь, а я-то чем? Я так мало знаю.

— Дело не в знание, многие, чем больше узнают, тем меньше понимают.

— Я что-то вас не пойму. Я всегда была уверен в обратном.

— Это только так представляется. А на самом деле, наоборот. Знания открывают ворота к незнанию. Чем больше знаешь, тем меньше знаешь. Самое ценное знание — это знание своего незнания.

— Ничего не понимаю, я запуталась. Наверное, я просто дура.

— Совсем нет. Все очень просто. Каждое новое знание всегда открывает целый пласт того, чего мы еще не познали, не постигли. И чем больше узнаем, тем становится обширней область неизведанного. Когда-то люди были убеждены, что вот-вот им удастся все узнать. И создавали научные теории, религии в надежде раз и навсегда закрыть вопрос. А их становилось все больше. Многие страшно боятся открытых систем, им так и хочется втиснуть себя в закрытую наглухо со всех сторон камеру. В ней им комфортно и безопасно. И чтобы там оставаться на какие только ухищрения и преступления не идут.

— Нет, все же я вас не совсем понимаю. Хотя что-то начинает слабо, на горизонте проясняться. — Марина подумала о Филиппе. А вдруг это и есть ключ к нему. Хотя пока не ясно, каким образом им пользоваться. — Но что же нам, простым людям, делать в таком случае?

Шаронов улыбнулся. Кажется, она впервые видела улыбку на его лице.

— Ничего особенного, жить с пониманием этой истины. Ничего не брать на веру, не позволять себя обманывать тем¸ кто обещает, что приведет вас к истине. А за это попросит совсем чуть-чуть — отдать ему вашу свободу. До сих пор в мире это был самый распространенный товарообмен. И самый вредный. Свою свободу нельзя отдавать ни за какие посулы. Даже за самые щедрые. Это понятно?

— Это понятно, — вздохнула про себя Марина. — Сколько раз она пыталась продать свою свободу. Но никто еще не дал за нее хорошую цену. Но Филиппу эти слова должны прийтись по душе, они могут стать тем аргументом, который их сблизит. И не просто сблизит…

— Ты еще хотела что-то спросить? — добрался до нее голос Шаронова.

— Нет, ничего, — встрепенулась Марина. — Спасибо вам, вы очень мне помогли.

— Помог? — теперь удивился Шаронов. — Но чем?

— Пока точно не знаю, — улыбнулась Марина. — Но может быть, скоро узнаю.

Суздальцев несколько раз прочитал сценарий. Нет, это не может быть, потому что не может быть никогда. А между тем, это есть. Кто бы мог подумать, что Ромов способен так написать. Это хорошо, нет, это даже не хорошо, это по-настоящему здорово! С таким материалом вполне можно идти к Шаповалову и требовать у него все, что тот наобещал. И если Ромов и дальше так будет работать, фильм на самом деле может получиться отличным. Присудят ли ему Оскара, это один Бог знает, но то, что картину ждет успех в прокате, а значит, и хороший доход, за это уже он, Суздальцев, может поручиться.

Суздальцев почувствовал прилив энергии. В последнее время он стал терять уверенность в успехе проекта. Во-первых, если быть честным, он далеко не был в восторге от расказни заказчика. Ничего нового Шаповалов не говорил, обо всем этом писалось сотни, если не тысячи раз. Да и фильмов немало поставили. У всех этих нуворишей схожие истории, все они якобы проявляли чудеса героизма и смекалки в погоне за богатством. Хотя давно известно, какими методами его заработали почти все. Но даже если принять все повествование за чистую монету, в любом случае уровень новизны самый минимальный. Зритель давно накормлен и перекормлен этими блюдами. А ведь ему подавай на тарелке все время новые кулинарные изыски. А где ж их взять в таких количествах? Кино становится все более однотипным и монотонным. Иногда он ловит себя на том, что абсолютно неважно какой смотреть фильм, можно начать просматривать один, на середине перейти на другой, а завершить киносеанс третьим. И вполне нарисуется цельная картинка — так все похоже. Пару раз он делал такие эксперименты. Результат был именно таким.

Впрочем, было бы неправильно говорить, что этот опыт его сильно обескуражил. В кино его в первую очередь интересовало не киноискусство, а кинопродукция. Далеко не каждая высокохудожественная картина окупалась, не говоря уж о прибыли, а какая-то дребедень могла озолотить ее создателей. На такие казусы он нагляделся, и они давно не вызывали никакого удивления. Да и есть ли вообще смысл пытаться создавать шедевры, если их способны оценить единицы. А толпе нужно зрелище, И чем грубей и примитивней, тем с большим энтузиазмом оно его воспринимает. Так что даже нет смысла и пытаться подняться на какой-то уровень.

Суздальцев давно пришел к твердому убеждению, что кино — это вообще искусство примитивное для примитивов или приматов, как любил выражаться он. И эта тенденция лишь усиливается до такой степени, что становится почти безальтернативной. А коли так, стоит ли трепыхаться, непонятно чего и непонятно кому доказывать, что ты не осел. Никто это не оценит. Кино — это всего лишь способ обеспечить обеспеченную жизнь.

Мысли Суздальцева снова вернулись к сценарию и его автору. Если он способен писать на таком уровне, то надо его использовать по полной программе. И в первую очередь заставить на той же волне закончить свое творение. Оно непременно понравится Шаповалова — или он, Суздальцев, вообще ничего не понимает в своем деле. И, кроме того, ему до чертиков хочется утереть нос Шаронову. Если будет принят вариант Ромова, то для него это станет большим потрясением. Он же мнит себя непревзойденным гением.

Но это только начало, на самом деле, у него, Суздальцева, обширные планы. Но прежде надо поговорить с новоявленным самородком.

Суздальцев направился было уже к выходу из каюты, но внезапно остановился. Как-то уж больно странно все получается, ничего толкового не писал — и вдруг на тебе, выдал на гора. Что это с ним произошло, с небес спустился ангел и нашептал ему все на ухо?

А с другой стороны искусство на то и искусство, чтобы хотя бы изредка происходили подобные сюрпризы. Он сам был свидетелем пары подобных случаев, когда люди, от которых никто не ждал, вдруг делали замечательные фильмы. Как это получалось, остается загадкой. Но в кино всегда есть зона неожиданного творческого взлета. Долгие годы человек делает неприметные вещи, а в это время в нем незаметно копится потенциал. И однажды он выходит наружу, как медведь после зимней спячки из своей норы. Может быть, это и есть как раз такое чудо? В конце концов, в полных бездарностях Ромов тоже никогда не числился, просто априори считалось, что звезд с неба не хватает. А вот поди-ка допрыгнул до светил.