Владимир Гурвич - И корабль тонет…

Негативная энергия от последней мысли мгновенно передалась в грудь. От сильной боли он упал на кровать и закрыл глаза. А ведь он вполне мог сейчас отдать концы. Слава богу, что на этот раз обошлось, вот только этот приступ подбросил в его душу еще одну порцию страха. Теперь он очень зримо представляет, как все это может произойти.

Шаповалов вдруг задумался. Мысли были непривычные, но коли они уж забрели в его голову, значит стоят того, чтобы к ним, по крайней мере, отнестись со вниманием. Он всегда так делал, не отвергал ничего с порога. Никогда не знаешь, что в конечном счете принести пользу. Такое в жизни с ним случалось не раз; вроде бы приходила в голову какая-нибудь глупость. А потом оказывалось, что это именно то, что нужно.

Почему его мысли так упорно вращаются вокруг Шаронова? Не нравится ему этот человек в отличие от его сценариев. Но, насколько он понимает, их писал совсем другой Шаронов, от которого осталось в нынешнем не так уж и много. Вот уж во что Шаповалов никогда не верил, так это в то, что человек способен меняться. Каким был от рождения, таким оставался и в день смерти. Просто то, что было изначально в нем заложено, то и развивалось. А все разговоры о преобразовании личности, вызывали всегда усмешку. Еще ни разу он не встречал никого, кто бы кардинально переменился. Все это сказки для взрослых. И все же…

Не будет вреда, если он поговорит с Шароновым. Все равно больше не с кем. Не с Аллой же? Шаповалов даже усмехнулся. Вот уж что не способствует сближению людей, так это траханье. Вроде бы между мужчиной и женщиной исчезает все расстояние, они становятся одним целом. А едва эта целостность исчезает, вся отчужденность между ними снова выплывает на поверхность, причем, с новой силой. Впрочем, о чем он сейчас думает, до этого ли ему. Надо найти хоть какую-то новую точку опоры, иначе он чувствует, что может в любой момент рухнуть. Ни его психика, ни его организм уже не справляются с психологической нагрузкой. А она растет с каждым днем, так как с каждым днем ситуация ухудшается. Решено он поговорит с Шароновым. И прямо сейчас.

Шаповалов рассматривал сценариста так, словно бы видел его впервые. И что он за птица, самая обычная внешность. Разве только глаза какие-то странные, не поймешь, что за выражение в них. Он вдруг поймал себя на том, что не знает, как подступиться к теме. Да и саму тему он представляет весьма смутно. То ли хочет говорить о жизни, то ли хочет говорить о смерти, то ли еще о чем-то. Шаповалов всегда терпеть не мог неразбериху в мыслях, старался как можно скорей от нее избавиться, он любил ясность и определенность. Но сейчас, судя по всему, она прочно засела в его голове. Хотя чему удивляться, учитывая, в какую он попал ситуацию.

— Я так понимаю, вы хотите поговорить о сценарии, Георгий Артемьевич, — первым произнес Шаронов.

— О сценарии. Пожалуй, вы правы. Только о другом сценарии.

— О другом? — удивился Шаронов.

— А что тут странного, в мире может быть много сценариев, — пробормотал Шаповалов. — Наша жизнь, чем не сценарий. Как вы думаете, его кто-то пишет?

— Вы хотите это знать?

— А почему я должен не хотеть это знать. Я что не живу в этом мире. Еще как живу! А каждый день столько всего происходит. Даже странно, как это все вмещается в одни сутки.

— Время безмерно, оно способно вместить массу всего. Мы даже близко не представляем тот объем событий и информации…

— Об этом я догадываюсь. — перебил Шаронова Шаповалов. — Могу вам задать вопрос не по теме?

— Разумеется. Любой, в пределах разумного.

— В пределах разумного, — усмехнулся Шаповалов. — Знать бы, где и в чем эти пределы. Вы знаете?

— Пытаясь их понять.

Шаповалов кивнул головой.

— И правильно. Пределы разумного мне всегда казались очень ясными. Но любая ясность бывает до поры до времени. А дальше вдруг что-то происходит такое… — Шаповалов задумался. — Хочу спросить, почему вы все бросили?

— Вас действительно это интересует?

— Стал бы просто так спрашивать, делать мне больше нечего! Только не надо снова рассказывать про ваше путешествие в иной мир. Должны же быть причины в этом мире.

— Хорошо, постараюсь ответить, так, как вы хотите. С какого-то момента меня стало преследовать сильнейшее недовольство тем, что делал.

— Несмотря на успех и деньги?

— В том-то и дело. Я долго сам не мог в это поверить. Мои сценарии были нарасхват, за них предлагались очень солидные суммы. Меня ожидала перспектива стать богатым человеком. Не таким, как вы, но вполне обеспеченным.

— И вы отказались, как вы сказали, от такой перспективы.

— Как видите. Я долго сомневался, но зов становился все сильней. И я не мог ему противостоять.

— Но что же вас все-таки побудило так круто повернуть руль?

— Наверное, много всего.

— Терпеть не могу таких ответов.

— Хорошо, отвечу иначе. То, что я делал, вызывало во мне сильное разочарование. Меня заставляли угождать вкусам толпы. И чем больше заставляли, тем больше меня это мучило. Нарастало ощущение совершения предательства. Это чувство буквально изматывало меня. В какой-то момент я окончательно понял, что так жизнь не в состоянии.

— Неужто так было невмоготу?

— Когда это чувство тебя преследует постоянно, то рано или поздно над всем начинает преобладать одно желание: избавиться от него. А избавиться можно только одним способом — начать новую жизнь. И однажды я начал.

— И не жалко было положения, денег, что зарабатывали.

— Когда я стал завершать прежнюю жизнь, то мне иногда казалось, что я лечу в пропасть. Но прошло буквально неделю, и я уже ни о чем не жалел. В том числе и о деньгах.

— Не могу поверить, расстаться с бабой не проблема, уехать навсегда из страны, где родился, раз плюнуть. Но расстаться с возможностью зарабатывать хорошие деньги… — Шаповалов замолчал. — Такого представить не могу. Да лучше утопиться. Ничего так ненавижу, как бедность.

Шаронов пожал плечами.

— Не собираюсь вас ни в чем убеждать, я только отвечаю на ваши вопросы. Вы попросили мне рассказать, я рассказываю.

Шаповалов задумчиво посмотрел на Шаронова, затем слегка дотронулся до его плеча.

— Извините, может, вы и правы. Д а в общем не об этом хотел поговорить.

Теперь настал черед Шаронова внимательно взглянуть на своего собеседника.

— О чем же?

Шаповалов откинулся на спинку дивана.

— Не знаю.

— Извините, я вас не совсем понял.

— Знаю, что не поняли. Я и сам мало что понимаю. Только не уходите. Я сейчас попытаюсь что-нибудь сказать. Может быть, выпьем.

— Я почти не пью.

— Я знаю, но я прошу. Уважьте старика.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Шаронов.

Это обрадовало Шаповалова. Он резво встал, прошел к бару, налил две рюмочки коньяка.