Галина Чередий - Крылья мглы [СИ]

— Я медленно хожу? — фыркнула, оказавшись под ним, и толкнула в грудь, пытаясь перевернуть.

— Да, блин, мы с тобой до постели целую вечность добирались, — Киан поддался поразительно легко, покорно падая на спину. — Нельзя же было истязать себя так долго, детка. А надо было всего только пальцами мне щелкнуть или подмигнуть. Любой твой знак — и весь я, и мой, как ты там сказала… э-э-эм-м-м… гигантский и великолепно красивый член, были бы к твоим услугам.

— Большой. Я назвала его всего лишь большим, — притворно рыкнула я, накладывая руки ему на горло и делая вид, что собираюсь придушить.

— Ерунда, было там что-то про великолепный, я точно помню, — не думая защищать свою шею, он перекатился, подминая меня снова.

— То есть мои витиеватые оскорбления и попытки тебе врезать ты не счел достаточным знаком? — подколола его я, сбрасывая с себя, без всякого сопротивления с его стороны.

Мак-Грегор очень достоверно изобразил шок и досаду, сделав большие глаза.

— Вот это я тупану-у-ул. Столько времени упустили.

Мы еще какое-то время дразнили и поддергивали друг друга, тискались и кувыркались, будто малолетние придурки, никогда не заходившие дальше взаимного петтинга, пока Киан не свалился с кровати на пол, не подумав сгруппироваться, отчего досталось его заднице, и, картинно охая и потирая ее, полез обратно. Вот тут я уложила комедианта на живот и вернула его аппетитным тылам каждую любезность, оказанную моим ягодицам по пути сюда. И еще от себя щедро отсыпала. Облизывала, прикусывала, терлась лицом и грудью, одновременно просунув руку ему под живот, сжимая и накачивая его давно восставший член, размазывая влагу на откровенно протекающей уже головке и оглаживая мошонку. Мак-Грегор же радовал мой хищный взор умопомрачительной картиной: видом сходящего с ума от возбуждения самца, напрягал каждую резную мышцу, комкая шкуры до побеления костяшек на руках, безостановочно ерзал бедрами, то плавно, то порывисто толкаясь в мой кулак, скрежеща зубами, рычал, уткнувшись лицом в мех, или запрокидывал голову, изогнувшись всем своим совершенным телом, стонал уже в голос.

— Иди ко мне, — позвала я его, вытягиваясь рядом, поняв, что истязая ласками его и наблюдая за результатом, завелась сама до такой степени, что начало трясти, как в лихорадке.

Киан очутился на мне быстрее, чем я сделала следующий вдох, и дальше пришло его время то выманивать, то выбивать из меня вскрики и стоны. Он был словно вода, приникал к моей коже плотнее некуда, обволакивал лаской неугомонных рук и рта, кажется, повсюду, следовал за моими движениями, сам порождая их и тут же впитывая. И как эта же стихия, накатывал волнами, то наполняя до предела, да хриплого вопля, то отступал, провоцируя всхлип опустошенного разочарования. Топил меня в себе, не позволяя выплыть, остановиться, принимал в себя и, проникая везде, обращался в чистое пламя, в котором мне так нравилось полыхать, нисколечки не задумываясь о том, что любой огонь склонен оставлять после себя пепелище. Ведь я не собираюсь давать этому костру ничего, кроме своей физической оболочки и меня не волновало, что не гореть ему вечно.

Войт «потухла» после своего третьего оргазма, едва только я перестал двигаться, догнав ее в собственном. Мое дыхание еще буйствовало, а она уже преспокойно засопела, искушая меня этой своей мгновенной безоглядной расслабленностью пуще прежнего. Я же наблюдал раньше за тем, как она обычно спала и в первой цитадели крылатых ублюдков, и потом, когда этот Бронзовый недоделок умостился около нее в общем зале, жалко пытаясь продемонстрировать наличие каких-то прав у себя и возможность отношений с той, которую я уже решил присвоить. Трахнутый на голову убогий аутсайдер однажды еще втридорога заплатит мне за то, что посмел хапнуть не свое. Вибрация зародилась в глубине груди, и ящер заворочался, щелкая зубами, посылая мне картинки ломающихся под челюстями костей, рвущейся плоти и брызгающей крови, но я его осадил и огладил одновременно. Терпение. Ему несказанно повезло однажды, когда все было еще по-другому, теперь же… Позже, но обязательно-всенепременно — и кровищи будет достаточно… Естественно, никто не знал, что я, как нечего делать, мог дурить следящие магмаячки ликторов, в состоянии разглядеть недоступное большинству и ощутить изменения в положении интересующего тела по микроскопическим воздушным вибрациям в помещении, не говоря уже о ритме дыхания и запахе. Сон моей живой проблемы был неполноценным, прерывистым, скорее, дремой, она, как ныряльщик-разведчик, погружалась в мир грез на краткие периоды и тут же возвращалась к поверхности, осознанно и бессознательно продолжая отслеживать всех и все вокруг, точно как я. Сейчас же Летти отключилась, распластавшись на моей груди, как будто кто-то начисто вырубил всю энергию в ее теле. Ла-а-адно, прекрасно знаю, что это был я с минимальной помощью ягодной настойки, и понимание того, что укатал-таки кусачую и горячую, как пекло, женщину до состояния безвольно обвисшего поверх меня одеяла, заставило мой член передумать опадать после только что завершенного раунда и напрячься заново, даже не успев покинуть горячие глубины. Проклятье, эта агрессивная, как перманентно разъяренная оса, и жгучая, как чили, детка с самого начала обрела власть над моей дурной нижней головой и странным образом воздействовала на верхнюю, заставляя все время вытворять нечто не входившее в мои планы изначально. Она тогда еще и не очнулась от наркоты в ликторской бочке живых сельдей, а во мне что-то стало происходить. Именно ВО мне, где-то за завесой разума, в какой-то неведомой пучине, о существовании которой я, кажется, до того момента и не подозревал. Сначала от взгляда на ее ярко-синие волосы. Они были неправильными, не нравились, иррационально раздражали, портили нечто в общей картине, пробуждая непонятные проблески ощущений, от которых сами собой скрючились пальцы. Как если бы они вдруг запутались в растрепанном, спутанном от яростных движений шелке прядей, которые были совсем другого цвета. Правильного, серебристо-русого, такого, что, кажется, способен впитать яркий лунный свет и хранить его в себе, постоянно напоминая о жарких ночах безумного секса, возбуждая каждого носителя члена в режиме нон-стоп. А потом она открыла свои еще сонные от действия препаратов глаза, и на мои яйца словно легла властная, сильная ладонь и стиснула их, мощно, почти беспощадно, заставляя скрипнуть зубами от неестественной болезненности и в то же время сумасшедшей сладости, пронзившей от паха до какого-то особенно чувствительного места в мозгу, откуда сразу выскочило, как гигантская горящая вывеска, слово «Стрекоза», а на заднем плане звучал какой-то абсолютно невообразимый вой взахлеб, иступленный и слишком бесноватый даже для моей животной половины.