Галина Чередий - Подмена

— Иди, поохоться, Сандалф. Погоняй мальчишку хорошенько, — махнул тот рукой почти устало. — Когда навеселишься, сделай все, как я сказал. Ни у кого не должно быть и тени сомнения в том, что мои слова — не пустой звук, а игнорировать приказы — смерти подобно.

Рыжий возбужденно взрыкнул и исчез почти мгновенно. Блондин же, глубоко и протяжно вздохнув, позволил своей спине утратить деревянную прямоту и оперся на спинку кресла деспота. Та жалобно скрипнула, принимая на себя немалый вес.

— Говори, если есть, что сказать, друг мой Алево, — повторив его вздох, предложил сидящий мужчина.

— Я могу сказать действительно, что думаю, или только то, что тебе приятно будет слышать? — с легкой иронией спросил блондин.

— Тебе я много лет уже позволяю говорить прямо, без опасения пострадать от моего гнева.

— Ну, я не равнинный асраи, что бежал отсюда, как заяц, недавно. Напугать меня лишением конечностей, которые все равно отрастут, не так легко, — усмехнулся Алево, отпуская спинку и начиная медленно вышагивать вокруг деспота.

— О нем хочешь поговорить? — прищурился мужчина в кресле. — Начнешь предупреждать меня о возможных последствиях агрессии в отношении этого ничтожного гоета, гордо именующегося теперь главным магом государства?

— Нет! — безразлично пожал плечами блондин. — Пока твои амбиции не возросли до того, чтобы угрожать самой правящей чете или их отпрыскам, я тебе и слова не скажу. А этих заносчивых и изнеженных прихлебателей ставить на место можно и нужно. Чтобы не забывали, что живущие и сражающиеся на пограничных территориях, не их холопы, на которых они могут взирать свысока, а те, благодаря кому они ведут свою безоблачную жизнь в увеселениях.

Деспот стремительно выпрямился, и его лицо стало не просто мрачным, но и отразило крайнюю решимость и целую бурю эмоций.

— Я бы никогда не нарушил своей клятвы, Алево! — произнес он почти торжественно и с сильным чувством. — Не посмел бы даже задумать плохое для семейства осененного благодатью матери нашей Дану, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух или сделать! А если когда-то мысль навредить им посетит мою голову, я склонюсь и добровольно позволю ее отсечь.

Блондин остановился чуть позади своего повелителя и посмотрел на него не просто пристально, а позволив тени печали мимолетно скользнуть по своему лицу, но быстро отвернулся, пряча истинные чувства.

— Я знаю, архонт. И говорить хотел не о том. Человеческая женщина. Какие насчет нее у вас планы? — блондин снова стал неспешно расхаживать по комнате.

— С чего они вообще у меня должны быть? — нахмурившись, деспот откинулся в кресле, нарочито расслабленно.

— Хм-м-м… Вы посещали ее уже дважды, и, если я правильно понимаю, сегодня намерены сделать это снова. К тому же вы покарали посягнувшего на нее мяцкая, назвав своей. Так что мой вопрос хоть и дерзкий, но логичный.

— Я не принял еще окончательного решения и не тороплюсь сделать это. Но скорее всего, отправившись за Завесу, заберу ее с собой, — мужчина поднялся и пошел к дверям.

— Деспот, но вам следует помнить, что, будучи человеком, она не сможет вернуться, когда… утратит вашу благосклонность, — в спину повелителю торопливо произнес Алево.

Чуть обернувшись, деспот посмотрел на него через плечо, слегка приподняв бровь и как бы говоря «и что с того?».

— Без вашего покровительства она будет обречена с нашей стороны Завесы, — блондин не давил, но очевидно решил высказаться до конца.

— Переходи сразу к тому, что ты хочешь мне сказать, — с легкой ноткой раздражения сказал архонт.

— Я бы на вашем месте насладился обществом этой человеческой женщины здесь и после покинул ее, оставляя ей право жить, как раньше.

По тому, как сжались в кулаки руки деспота и напряглись мощные плечи, стало понятно, насколько сильно ему не нравится эта мысль.

— Ну, я-то на своем месте, Алево. И к тому же тебе ли не знать, что после нас Младшие не могут больше получать удовольствие с себе подобными, — деспот скривил губы в циничной улыбке. — Для человеческих мужчин она все равно уже разрушена.

— Может, и разрушена для наслаждения, но, однако, жива, — Алево возразил очень тихо, понимая, что уже испытывает терпение повелителя.

— Да ладно тебе, друг мой. Нам еще не светит в ближайшее время вернуться насовсем, а значит, вопрос не актуален. К тому же вдруг эта женщина сумеет завладеть моим вниманием на весьма долгий срок? — не став дожидаться ответа, мужчина ушел, оставляя своего подданного смотреть себе вслед.

— Человеческая женщина в качестве постоянной фаворитки? — огорченно покачал блондин головой, говоря уже сам с собой. — Нет, ей и месяца не прожить, если станет понятно, что она важна для тебя, друг мой Грегордиан.

Амиранов, не отпуская мою руку, развернулся с заносчивым видом человека, привыкшего, что его принадлежность к органам позволяет ему больше, чем простым смертным, да так и застыл. Григорий стоял в паре метров от нас, держа в обеих руках пакеты из плотной бумаги, пригвождая следователя к месту гневным взглядом. Амиранов, видимо, еще не прочувствовав свое безусловное поражение, а может, слишком злой от моей резкости, уставился в ответ. Но буквально через несколько секунд сдулся, отпуская меня. Следователь в прямом смысле поник, втянув шею, весь его недавний уверенный молодецкий разворот плеч исчез, карие глаза заметались, то ли избегая столкнуться снова со взглядом Григория, то ли уже разыскивая пути для экстренного отступления.

— Ваш друг? — скривившись, спросил он. Очевидно, остатки уязвленной гордости не позволяли ему просто молча уйти.

— Не! Друг! — оба слова Григорий буквально швырнул в Амиранова, едва я открыла рот, чтобы ответить.

Сказал так, что разночтений в характере наших отношений, отнюдь не дружеских, просто не могло возникнуть даже у полного идиота. И плюс к этому ливанул настолько щедро концентрированной угрозой, что даже мне остро захотелось сию же секунду просочиться прямо сквозь дверь и бежать по лестнице как можно быстрее, пока не окажусь в безопасном пространстве своей квартиры. Хотя сильно сомневаюсь, что я смогу спрятаться там от Григория.

— Ну что же, не смею мешать вашим планам на вечер, — желчь в голосе следователя, скорее всего, должна была скрыть нотки откровенного страха, но это не сработало.

Не сводя глаз с Григория, Амиранов отходил от меня так медленно, будто только и ждал, что тот кинется на него.

— Увидимся в понедельник, — напоследок пробормотал он.

— Этого не будет, — снова влез Григорий вместо меня, и я уже нахмурилась, изрядно на это раздражаясь. Не могу отрицать, что нервозность Амиранова под давящим, как бетонная плита, взглядом Григория была мне сродни бальзама на душу. Есть какое-то нездоровое и злорадное удовольствие в том, чтобы увидеть, как человек, попивший твоей кровушки, трусливо пятится, готовый выпрыгнуть из своей кожи, только бы побыстрее оказаться где-то в другом месте. Но как-то я дожила до этих лет, отвечая сама за себя, а тут на тебе!