Галина Чередий - Подмена

Без всякого предупреждения его ладони оказались на моих ягодицах, сжимая так, что я не смогла сдержать вскрик, и приподняли, с легкостью удерживая весь мой вес, когда сам он подался вперед. Он так и не попросил меня опуститься на него, нет. Скорее уж это было похоже на то, как подносят ко рту лакомство. Именно так. Потому что каждое его жадное и требовательное облизывающее или посасывающее движение однозначно говорило — это снова поглощение для его удовольствия, а моя реакция лишь острая к нему приправа. Лишив меня любой опоры, Григорий вынуждал полностью отдать контроль и лишь надеяться, что он просто не позволит мне упасть. Но то, что собственные руки отчаянно метались в поисках хоть чего-то, за что можно ухватиться, и страх просто завалиться и к черту просто вывихнуть шею моему любовнику какое-то время мешали мне отпустить все и просто отдаться ощущениям. И в какой-то момент это стало причинять настоящие мучения. Григорий, ощутив это, сжал мои бедные ягодицы еще сильнее и, повернув голову, укусил меня за внутреннюю сторону бедра. Боль была пронзительной и совершенно ошеломляющей, полностью дезориентирующей и срывающей остатки моей разумности. Это был ультиматум, жестокое требования полного подчинения. И когда он вернул свой рот на мое лоно, я сдалась, взрываясь с такой отчаянной силой, что, кажется, едва не сломала позвоночник от силы гнущих меня финальных судорог.

Я оказалась в ванне почти сразу, когда еще вся тряслась и всхлипывала, и вода в первый момент показалась почти обжигающей для моей еще гиперчувствительной кожи. Григорий обхватил мое лицо ладонями и глядел так пугающе-пристально, что даже сквозь сплошную пелену наслаждения вдруг пробился тот самый животный страх. Его цепко прищуренные глаза, хищно раздувающиеся ноздри, агрессивный изгиб рта — все сейчас было некоей маской чувственной алчности. Он будто не просто смотрел на то, как я переживаю отзвуки почти навязанного им оргазма, а выжимал, выцеживал из меня всю возможную реакцию до последней капли. На крошечную долю секунды мне даже показалось, что это для него гораздо больше и важнее, чем просто убедиться в интенсивности моих ощущений, а где-то далеко за гранью секса в чистом виде. Но еще через пару секунд я поняла, что это мне привиделось. Потому что едва я смогла сделать первый полноценный глубокий вдох, Григорий решил, что пора продолжить. Отстранил и развернул меня, прижимаясь сзади, и положил мои руки на край бортика.

— Держись! — это было единственным предупреждением перед стремительным вторжением на грани откровенной грубости.

Резкие, пронзающие движения, пальцы, сминающие плоть бедер до синяков, зубы, то и дело сжимающие кожу на плечах и шее, все это на самой грани боли и иногда за ней. Никогда до Григория мой секс не был таким. Разрушающе-интенсивным, одуряюще-сладостным и при этом беспощадно мучительным. Вычерпывающим меня до дна, выжимающим ощущения досуха, испепеляющим. И я с готовностью снова заполыхала, подчиняясь властному «Сейчас!», которое он рыкнул мне в затылок.

Григорий натянул мои волосы, запрокидывая голову, царапая шею зубами и издавая низкий протяжный стон. Его свирепые финальные толчки растягивали мой оргазм, казалось бы, до бесконечности, никак не давая ему оборваться. И только когда он содрогнулся последний раз, этот убийственный прилив наконец-то схлынул, оставляя на своем месте истощение и неимоверное облегчение одновременно. Я судорожно несколько раз вдохнула полной грудью и распахнула снова способные видеть глаза. И тут же закричала, наткнувшись взглядом на огромного мужчину, находившегося в нескольких метрах от ванны и, не отрываясь, смотревшего на нас. Он просто стоял там, сложив здоровенные ручищи на груди, и пялился так, будто это самая обычная в жизни вещь — наблюдать, как кто-то занимается сексом. Я дернулась в захвате Григория, пытаясь обернуться к нему желая увидеть его реакцию, но он просто отпустил меня и расслабленно улегся, располагая голову на бортике и даже прикрывая глаза. Никаких признаков гнева или хотя бы удивления.

— Какого черта? — разгневано прошипела я, прикрывая грудь руками, хоть и понимала, что это как минимум глупо после того, что незнакомец уже, наверное, увидел.

— Друг мой, что тебе? — спросил Григорий, совершенно игнорируя мой вопрос.

— Я пришел сказать, что мы вернулись и не одни. Возможно, вы захотите присоединиться к нам, — говоря это, неожиданный пришелец смотрел только на Григория, так, словно меня тут и не было. — Или наоборот.

Теперь он уставился снова на меня, и от этого захотелось съежиться и исчезнуть, потому что под этим взглядом ощутила себя куском мяса. Его губы изогнулись в похотливо-пренебрежительной ухмылке, и у меня к горлу подступила мерзкая горечь. Вода вокруг вдруг показалась ледяной.

— Я подумаю, — холодно ответил Григорий, как мне показалось, нарочно забивая на мой дискомфорт, и я себя ощутила еще дерьмовей.

Похоже, ему вообще нет дела до того, что этот мерзавец так глазеет на меня. Ну, а с другой стороны, чего я ожидала, учитывая, какой характер изначально носили наши отношения. Что, он бросится прикрывать меня от нескромных взглядов и беречь мою девичью честь? Может, по здравому размышлению глупо от него этого ждать, но, когда стоишь вот так обнаженной и беззащитной, логическое мышление почти недоступно. Сейчас я просто хотела, чтобы он велел убираться этому уроду, и это как минимум. Но мы так редко получаем то, что хотим, и это так бесит!

— Знаешь, лучше бы ты подумал предупредить меня, что мы в доме не одни! — я повысила голос, не в силах сдержаться, и стала прикидывать, как мне побыстрее добраться до одежды.

— Зачем? — безразлично хмыкнул мой любовник. — Алево любит посмотреть.

— За тем, что я против! — возмущенно посмотрела я на него. — Мне зрители ни к чему! Такое точно не для меня! Следует заранее оговаривать такие мелочи, как друг, любящий поглазеть на то, как ты трахаешься!

— Я могу не только смотреть! — нагло ухмыльнулся блондин и шагнул ближе, и тут я испугалась по-настоящему. — Если будет позволено.

И опять фраза, адресованная только Григорию, как будто на мое мнение в этом вопросе им было плевать. Стало до такой степени противно, что это даже перебило страх. Я голая, одна, в чужом доме с мужиком, о котором не знаю ничего, кроме имени, и то, возможно, оно не настоящее, и вторым полным незнакомцем и еще черт знает с кем. Каким непостижимым образом кто-то вроде меня мог оказаться в такой ужасной ситуации?

— Алево! — поза Григория не изменилась, но в голосе четко обозначились стальные нотки. — Не в этот раз!

Не в этот раз? Что, мать твою, это должно значить? Что обычно они делятся и не видят в этом особой проблемы? Господи, да наплевать! Все, чего я хочу сейчас, это быть как можно дальше от них.